Книга Додж по имени Аризона - Андрей Уланов

Это я, конечно, сгоряча подумал. А чуть погодя, когда отошел маленько и перестал за бревно хвататься, так мне и вовсе нравиться начало. Старичок-боровичок и в самом деле отличным мастером по этому делу оказался. Он и лошадок огненных по небу вскачь пускал, и облака разноцветные, с подсветкой, а под конец выступления соорудил уйму жуков-светляков и изобразил… ну, даже не знаю, как назвать… столкновение галактик, вот. Было в этом зрелище что-то космическое.

Так что, когда он закончил и поклонился, — орали мы с Колькой не хуже всех остальных.

Следом за ним двое выступали — маг и воин при мече и в кольчуге. Они, как я понял, какую-то историю в лицах представляли, Гамлета местного. Маг из дыма всяких чудищ выколдовывал, одно другого рогатее и зубастее, ну а воин этих чудищ, само собой, в капусту рубил. Оно конечно, чего ж дым не порубить, он-то отстреливаться не станет.

Дальше стайка девушек выскочила — группа местного народного танца. Ну а за ними и вовсе разномастный народ повалил. Кто во что горазд. Коротышки с бородами, которые гномы, те топорами доспехи всякие рубили, а на сладкое — железный брус расшалили, сантиметров двадцать в поперечнике. Я прикинул — ствол «тигру» таким топориком без проблем можно отчекрыжить.

После гномов какой-то местный чтец-декламатор вылез. Или поэт. Я так и не понял, свое он творчество читал или что-то каноническое. Скорее второе, потому как на вид парень молодой, лет двадцать с хвостиком, а текст уж больно тягучий и унылый.

Я даже заскучал.

И тут Кара выходит.

Платье на ней… то еще. Сверху треугольник алый, узенький, а юбка багряная хоть и прикрывает кое-как колени, но такая воздушная — при каждом повороте до ушей взлететь норовит, и видно ее насквозь. А на ногах ничего, босая.

Вышла она так на середину, кивнула коротко, словно перед схваткой рукопашной, — за кругом кто-то то ли в бубен, то ли в барабан застучал — и пошла.

Я смотрю — и волосы у меня потихоньку шевелиться начинают, и бросает меня то в жар, то в холод.

Чтобы так танцевать… Не могу, слов у меня нет такое описать. Уж не знаю, чей это там дар, бога или богов местных, а только дается такое — раз в сто лет, да и то не подряд.

У нас так разве что цыганки могут, или вот еще испанку одну видел в фильме про интербригады. Но им до Кары, как луне до солнца — свет, да не тот.

А глаза у рыжей полузакрыты, и она даже не идет, а… перетекает, точь-в-точь как пламя. И не то пламя, что от костерка походного, а такое, что до небес, бешеное — не смей подходить! Такое над горящим домом встает! Или над самолетом подбитым, когда его летчик вместе с бомбами на цель направляет!

Ради такого специально родиться нужно. Когда стоишь, словно на краю бездонной пропасти и каждой этой секундой упиваешься. И остановить тебя не может ничто. У меня похожее чувство только один раз было, когда мы с пятого раза в траншеи на высоте ворвались, но там просто злость пьянящая от воронок, от крови, от снега опаленного, а здесь — счастье.

И вдруг дробь барабанная оборвалась. Кара посреди круга замерла, глаза медленно открыла, огляделась. Я только хлопать приготовился, гляжу — а она прямо ко мне идет и руки навстречу протягивает.

Тут Колька меня в бок кулаком пихает.

— Вставай, — шепчет, — и иди к ней. Нельзя сейчас отказываться.

Встал я, в голове черт знает что творится. Что же мне, думаю, изобразить-то такое? Я же городской, плясать в жизни не учился, это деревенские наши что хочешь изобразят — хоть вприсядку, хоть камаринского. А я разве что какой-нибудь фокстрот, да как после такого…

И вдруг вспомнил. Я, когда за год до войны пару недель в танцклассе отирался, нам учитель один раз танго показал, не то, что у нас танцуют, а настоящее, аргентинское. Один раз я его видел, да и то… а-а, была не была.

— Слушай, — шепчу Кольке, — «Утомленное солнце» сможешь изобразить? Вот и давай. Но если ты, Рязань, опять будешь как на гармошке — отвинчу башку и на башню закину.

И Каре навстречу шагнул.

— Ладно, — шепчу, — рыжая, раз напросилась — делай, как я!

Ежкин кот! Чего мы с ней там накрутили — не помню. Я ей чего-то там шепчу, а у самого только одна мысль в голове — как же ты, идиот, сапоги снять не догадался, наступишь ведь своей тушей — только косточки хрустнут.

Кое-как оттанцевал, сел, мокрый весь, словно не девушку невесомую вел, а мешки с углем по этой танцплощадке взад-вперед тягал. Рыжая переодеваться умчалась. Гляжу, а Колька на меня так смотрит, словно я только что «мессер» из винтовки завалил.

— Ну, — говорит, — ну…

— Да что «ну»? — спрашиваю.

— Ну, — говорит, — ты себя сейчас не видел — и до конца жизни об этом жалеть будешь.

Ладно. Остываю потихоньку, на представление поглядываю. После Кары, конечно, смотреть особо не на что. Рыцари эти, как и гномы, все больше разрубить чего норовят, а настоящих бойцов, вроде Арчета, почти не выходило. Я тоже сначала думал вылезти, из «ТТ» по тарелкам пальнуть или очередью чего-нибудь нарисовать, а потом опомнился. В самом деле, думаю, что я им — фронтовой ансамбль песни с плясками? Кара меня вытащила, ладно, заслужила, а на этих патроны еще тратить… ну их, думаю, в баню, а то и куда подальше.

А потом факелы почти все погасили.

— Что, — спрашиваю Кольку, — закончилось представление?

— Тихо, — бормочет, — сейчас самое главное будет. Принцесса выйдет.

— Ага, — шепчу, — а с чего это принцесса будет тут кривляться?

— Молчи, — говорит, — это у них древний обычай. Раз в год кто-то из правящей верхушки должен народу Эскаландер продемонстировать.

Наверно, думаю, показать, что не сперли его за год и в ломбард не заложили.

Выходит. Видно ее с трудом, хорошо еще у меня глаза к темноте привычные. И меч этот ихний в ножнах перед собой держит.

Черт, думаю, как же она все-таки эту железяку тащить умудряется? Я, когда по арсеналу бродил, попробовал один такой двуручный секач приподнять, да махнул им — чуть вслед не улетел. Принцесса, она ведь тоже еще девчонка совсем. А Эскаландер этот против того меча втрое толще. Ей такое — все равно как мне батальонный миномет вместе с плитой на горбу уволочь. Да и длиной он — почти с нее.

И тут словно вспыхнуло. Потащила она этот меч из ножен, а лезвие сияет, как будто на него прожектор направили.

Ничего себе, думаю, иллюминация.

Ладно. Вытащила она его полностью, ножны куда-то в темноту отбросила и держит его острием вверх — добрый метр над головой. А потом я и не понял даже, что случилось. Был меч, и вдруг не стало его, а вместо него — круг светящийся.

Если б я уже на бревне не сидел — так и сел бы на землю. Ни черта ж себе, думаю, я как-то тросточку легкую попробовал вот так крутить — и то пальцы устают. А тут… не-е, думаю, явно без магии не обошлось.