Книга Хроника стрижки овец - Максим Кантор

С западной цивилизацией приключился конфуз. Новой философской системы у нее нет, а старая, похоже, основана на неверных допущениях. Однако эти неверные допущения и были мотором нашей с вами истории – истории ХХ века.

Все лидеры западного мира прошлого века только и занимались тем, что старались удержать европоцентричную модель мира в неподвижности – причем удержать любой ценой. Наблюдая историю с короткой дистанции (размером в жизнь), мы видим борьбу непримиримых противников: английских демократов и германских нацистов, например, – но стоит отойти на шаг, и схватка выглядит уже иначе. Сражаясь на Марне, в Кале, под Арденнами, противники были непримиримы, но, в конце концов, они воевали на своей собственной земле – это понятно. Любопытно то, что они были непримиримы и в Африке – хотя коренному населению их непримиримость была непонятна: жизнь туземца не менялась от победы Роммеля или Монтгомери. Дрались насмерть – за мир, за цивилизацию, за свободу, но никто и никогда не говорил, что цивилизация и свобода будут распределены поровну. Фашизм, нацизм, централизованная демократия, корпоративное государство – сегодняшняя молодежь уже не слишком разбирается в этих терминах. Не стоит обращать внимание на ярлыки и самоназвания: все это лишь скороговорка впавшего в отчаяние человека, который сам не знает, на что опереться, чтобы остаться у власти. Что угодно, как угодно, невзирая ни на что – только бы продлить торжествующее мгновение, остановленное Фаустом. И цивилизованный западный мир, однажды воскликнувший: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – готов был отдать все – без преувеличения, буквально все, – лишь бы мгновение торжества длилось вечно. Как откровенно заметил однажды Черчилль: в сущности, мы не делаем секрета из того, что воюем за сохранение привилегий. Стоит взглянуть на вещи в этой перспективе, как фигуры Гитлера и Франко, Муссолини и Салазара, Черчилля, де Голля, Рузвельта – несмотря на разные взгляды, диаметрально несхожие декларации и т. п. – оказываются родственны в одном: в фанатичном желании торжества западного мира. Последние сцены мы наблюдаем сегодня в Ираке и Афганистане, но вся драма «Фауста», состарившегося человека, решившего вернуть молодость любой ценой, писалась добрых полтысячи лет.

Собственно, еще Гете предупреждал (устами Мефистофеля), что стоит лишь пожелать остановить мгновение – как ты пропал, душу утащат черти. Не успел Фрэнсис Фукуяма провозгласить «конец истории», как стало понятно: конец истории действительно наступил – но не всеобщей, а локальной истории западной цивилизации.

Вероятно, был допущен кардинальный просчет при возведении башни, самый главный камень, положенный в фундамент, был кривой – а именно представление о Личности как венце развития мира. Концепция Ренессанса, питающая одновременно и таможенного брокера (он же ворует, чтобы самоутверждаться), и художника, рисующего полоски (он невежда, поэтому искреннее самовыражается), и генерала, шлющего людей на убой (он же отстаивает рубежи прогресса от варваров), – эта концепция не выдержала проверки временем. Оказалось, что так называемая свободная личность и «сверхчеловек» – это одно и то же лицо, и лицо это выглядит несимпатично. Следовало бы говорить о какой-то иной личности, о личности религиозной – о которой Павел знал не более, чем Конфуций, а Эразм не более, чем Ду Фу. Следовало говорить не о победителе, но о брате, не о цивилизаторе, но о товарище. Так не сумели. И ренессансная традиция завершилась пустым авангардом – контрренессансом, им и закончилась западная эпопея.

В этом выводе нет ничего трагического; просто завершен очередной цикл, рассыпалась еще одна Вавилонская башня – и только. Из ее обломков станут строить новые здания – и, будем надеяться, не хуже, а лучше прежних. Возможно, будут строить не элитное жилье, а дома для сирот и больницы, возможно, будут возводить не музеи современного искусства, а детские сады. Искусство возникнет новое, и только тогда, когда Запад сумеет посмотреть со стороны на свои сатурналии и вакхические буйства, на то, чем завершилась эпоха его торжества. Подобно тому как Рим рассыпался в прах под звуки лютни Нерона, в буйном веселии правящего класса, в языческих празднествах и кривлянии – так и новейшая цивилизация Запада, некогда родившая Гегеля и Маркса, уходит в историю под звуки эстрадных шлягеров, в блестках сервильного салонного авангарда, и даже оплакивать ее не хочется.

Жалеть не стоит. Собор Святого Петра в Риме был построен из камней Колизея, так произойдет еще раз, и еще, и еще. И вечно делается шаг от римских цирков к римской церкви, сказал однажды Пастернак, – и если у западной культуры остались силы, этот шаг сделают когда-нибудь снова.

Робин Гуд и абажуры

В глухих собянинских лесах

Скитался Робин Гуд

И вдруг узнал, что через лес

Навального везут.

Когда схватили мужика,

Не ведал он о том,

Но вот сегодня в гнусный Кремль

Везут его тайком.

Чтоб кожу заживо содрать

И сделать абажур —

Жестокости такой не знал

Ни КГБ, ни МУР.

Вставай, брат Тук, бери свой лук,

Вперед, Малютка Джон!

Лютует Путин, злой шериф,

Но будет поражен!

Я с детства ненавижу Кремль

И планы Гоэлро!

Нет, абажуру не светить

В их мерзкое дупло!

За то, что бедным лес раздал,

Навальный осужден,

Сирот и вдов согреть готов

Последней веткой он!

Пилил на нужды бедняков

Навальный темный бор,

И здесь, среди последних пней,

Шерифу дам отпор.

Людей расставил Робин Гуд,

Есть план для молодцов:

Кох сзади – бац, а в бок – Альбац,

А из кустов – Немцов!

Их было сорок удальцов,

Привыкших воровать,

Переть, душить, тащить, пилить, —

Чтоб бедным помогать.

И каждый горемыка знал:

Коль не поможет Бог,

Придет Собчак, сопрет безнал,

А крошки стырит Кох.

И вот шерифовы стрелки

Вступили в темный лес,

И Робин Гуд подал сигнал

Идти наперерез.

Последний бой! И головой

Ручаюсь – победим!

Немцов ни с места,

Верный Кох остался недвижим.

И видит Робин: злой шериф

Скрываться не спешит,

А пленник, тот, скрививши рот,

Хохочет от души:

Ты, Робин, стал с годами плох.

Решил мне волю дать?

Ты Робин – лох! Простой подвох

Не можешь разгадать!

Ты окружен, попал в капкан

В собянинских лесах!

Спилили их, чтоб вас двоих

Связать за полчаса.

Малютка Джон взглянул вокруг

И произнес: «Ого».