Книга Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

Гремело неукротимое русское «ура», женщины вытирали платочками слезы праздничного умиления, бросали гостям букетики цветов. Юра стоял в этой толпе и тоже изо всех сил кричал «ура», дважды провел кулаком по глазам и подумал о том, что теперь с красными будет покончено, раз такие иностранные гости приехали сюда, в Харьков. Впрочем, так думал не один Юра. Многие из тех, кто встречал союзников, с надеждой думали о скором конце войны…

Чеканя шаг под звуки встречного марша, к союзникам подошел начальник почетного караула. Лихо отсалютовав шашкой, отдал положенный рапорт, шагнул в сторону. И генералы в сопровождении Ковалевского направились к неподвижным черным шеренгам корниловцев.

Кольцов и несколько прибывших с Бриксом и Журуа офицеров остались на месте, и тут внимание Кольцова привлек один из журналистов-фотографов. Что-то удивительно знакомое почудилось ему в этом удлиненном, с тяжелым подбородком лице. Когда журналист, подготовив аппарат к съемке, поднял голову, Кольцов сразу вспомнил весенний Киев, рынок на Подоле… Хотел тут же отвернуться – и не успел; взгляды их встретились, и Кольцов понял, что журналист тоже уже выделил его из всех офицеров, тоже пытается вспомнить, где могли они встречаться раньше…

Журналист тут же склонился к фотографическому аппарату, подняв в левой руке подставку с магнием. Но Кольцов понимал, для него это не более как передышка: журналист безусловно относился к тем людям, которые привыкли удовлетворять свое любопытство сполна.

Внешне оставаясь спокойным, Кольцов торопливо перебирал в памяти все обстоятельства встречи в Киеве с иностранцами, с тревогой осознавая незавидность создавшегося положения.

В тот день на нем была форма красного командира. Но это не добыча для контрразведки: тот же Щукин не может не согласиться, что такая маскировка наиболее удачна для офицера, пробирающегося к своим. Худо, что, вмешавшись в уличное происшествие, он подошел к иностранцам с проверкой документов: это-то обосновать очень трудно.

Надо было срочно предпринять что-то, но что именно – Кольцов не знал. До тех пор пока церемониал встречи охранял его от любопытства Колена, он мог чувствовать себя в сравнительной безопасности. Но что будет после неизбежного объяснения?

Ковалевский, Брикс и Журуа медленно шли вдоль строя почетного караула. Бригадный генерал Брикс, немного знавший русский язык, чтобы понравиться всем, поздоровался:

– Здравствуйте, герои-корниловцы!

– Здрав-желам-ваш-дит-ство! – рявкнул почетный караул, не шелохнув линии строя.

Гремели фанфары. Чеканным быстрым шагом, с особой, лихой отмашкой мимо Ковалевского, Брикса и Журуа прошли корниловцы…

Градоначальник Щетинин косил горячим верноподданническим глазом на Ковалевского, отмечая малейшие изменения на его лице. Но Ковалевский был торжествен и весел. Он представил гостям прибывших с ним старших офицеров штаба, затем все направились к депутации горожан. Вперед выступил Рябушинский. Он горячо приветствовал от имени общественности глав союзной военной миссии. Дамы преподнесли союзникам цветы.

…В полдень в офицерском собрании в честь союзников давали банкет. Собравшиеся в банкетном зале церемонно прохаживались вдоль стен, ожидая, когда появится Ковалевский с иностранными генералами. Тихо журчала французская и английская речь: офицеры союзнической миссии пользовались подчеркнутым вниманием со стороны офицеров штаба командующего.

Колен испытывал сейчас то нервное, нетерпеливое возбуждение, что появлялось у него обычно в предчувствии сенсационного материала.

Заранее подготовив к фотографированию стационарный, на треноге, аппарат, Колен неотрывно смотрел на плотно прикрытую дверь, из которой должен был появиться генерал Ковалевский со своими гостями. Но ждал он не Ковалевского, не Брикса и не Журуа. Ему не терпелось увидеть офицера из свиты командующего, привлекшего его внимание на вокзале. Там, в парадной суете, занятый съемками, он не успел разгадать для себя ту загадку, которую задал ему этот офицер. Увидеть его лицо вторично Колену не удалось, а было это совершенно необходимо, для того чтобы окончательно решить мучивший его вопрос.

Распахнулись тяжелые, с золоченой резьбой двери. Торжественная громкая музыка грянула с хоров, где разместился оркестр. В зал вошли Ковалевский, Брике и Журуа, за ними следовало несколько офицеров. Приподнявшись на носки, Колен смотрел поверх голов на свиту, стараясь не пропустить того человека, интерес к которому овладел им сейчас целиком и полностью. Но его среди них не было.

Генерал Ковалевский уселся во главе стола. Он был в кителе защитного цвета, генеральских золотых, с вензелями погонах. На груди Георгиевский крест. Надев пенсне, он остро поглядывал вокруг, иногда кивая и улыбаясь знакомым лицам. Справа от Ковалевского высился поджарый, сухолицый, затянутый во френч, краги и бриджи бригадный генерал Брикс. Покусывая тонкие губы, он сосредоточенно слушал, что ему говорит на чистейшем английском языке Рябушинский.

В небесно-голубом мундире, склонный к полноте, но элегантный генерал Журуа сидел слева. Он с доброжелательным любопытством осматривал сидящих за столом.

Ковалевский встал и, выждав секундную паузу, заговорил. Он приветствовал генералов иностранных союзных держав. Выразил уверенность, что их приезд в Харьков будет обоюдно полезным как для Добровольческой армии, так и для стран, которые уважаемые генералы представляют.

– Я считаю, – говорил он, – войну с большевизмом святым и справедливым делом. Все цивилизованные нации заинтересованы в искоренении большевизма. И скоро, очень скоро мы освободим мир от красной чумы. Недалек день, когда знамена наших полков взовьются над стенами древнего Кремля…

Аплодисменты и крики «браво» заглушили туш оркестра. Иностранцы улыбались. Ах, как хорошо русские умеют угощать и говорить!

Распахнулась дверь, в зал вошел Кольцов.

Увидев его, Колен с облегчением вздохнул. Не подвела его профессиональная память: теперь он был уверен, что хранящаяся в его лондонской квартире фотография красного командира, сделанная в Киеве минувшей весной, обеспечит ему одну из величайших в репортерской практике сенсаций. Прикрыв глаза, он представил два портрета на первой полосе своей газеты и набранную крупным кеглем шапку: «Наш корреспондент разоблачает большевистского агента в штабе русской Добровольческой армии!»

Ковалевский явно ждал Кольцова, все это видели и оттого затихли.

Печатая шаги, Кольцов подошел к командующему.

– Ваше превосходительство, депеша от генерала Бредова! – громко доложил он и передал в руки генерала лист бумаги.

Ковалевский прочитал депешу, лицо его просветлело, он поднял голову, торжественно объявил:

– Господа, рад сообщить вам, что час назад Киев – «мать городов русских» – взят доблестными войсками нашей армии.

Ликующе прогремело «ура». Взметнулись в потолок пробки от шампанского. Зазвучали взаимные тосты, поздравления. Архиерей Харлампий провозгласил здравицу.