Книга Гобелен - Кайли Фицпатрик

Во время ужина Джоан спросила, успела ли Мадлен посетить библиотеку, чтобы выяснить что-нибудь о Бродье. Мадлен показалось, что глаза Джоан заблестели, когда она сказала, что так и не нашла времени зайти в библиотеку.

— Честно говоря, я взяла на себя смелость, — начала Джоан. — Но сначала давайте закончим ужин.

Николас вел себя за ужином весьма учтиво — можно даже сказать, что он был очарователен, но выглядел по-прежнему немного отстраненным, решила Мадлен. Или все дело в том, что она до сих пор ждет его внимания? Николас перехватил ее взгляд, когда Джоан задала вопрос о библиотеке, и приподнял бровь, безмолвно спрашивая, известно ли Джоан и Дону о дневнике. Мадлен слегка покачала головой и принялась за еду. Что ж, теперь он знает, что она скрывала эту тайну не только от него. Вообще она собиралась рассказать им о дневнике сегодня вечером, но присутствие Николаса ее смущало.

Когда они перешли в гостиную и расселись там с чашками кофе и бокалами портвейна, Джоан вышла из комнаты, но вскоре вернулась с двумя книгами в твердых красных переплетах.

— Копия «Книги Страшного суда» Бакингемшира и Уилтшира, — сказала она, усаживаясь на диван рядом с Мадлен. — Моя коллега из Центра изучения генеалогии — эксперт по «Книге Страшного суда». Она показала мне несколько отрывков, в которых говорится о женщинах, занимавшихся торговлей вышивками.

Она открыла том Бэкингемшира на заложенной странице и протянула его Мадлен.

В отрывке, на который указала Джоан, шла речь о женщине по имени Элвид. По распоряжению шерифа она получила землю в благодарность за то, что научила его дочь искусству вышивания.

— Получение земли было первым шагом к получению семейной фамилии, — сказала Джоан. — Как мы уже говорили, вышивка на языке саксов звучит как «борда». Бродье и Бродер являются производными от этого слова.

Мадлен открыла второй том на странице, помеченной Джоан, и сразу же увидела имя Леофгит. Она затаила дыхание. Женщина по имени Леофгит владела землей в деревне под названием Нук в Уилтшире. Мадлен не могла оторвать взгляда от строки, где было написано: «Леофгит делала и делает золотую вышивку для короля и королевы».

— Имеется в виду самая сложная вышивка золотом для королевских и церковных одеяний, — пояснила Джоан. — Такие дорогие материалы доверяли только самым искусным вышивальщицам.

— Королевская паутина, — сказал Николас. — Так на языке англосаксов называлась тонкая ткань.

— Королевская паутина, — повторила Мадлен, думая о том, что это слово прекрасно описывает то, чем она была так сильно очарована. Словно ее путешествие, как сказала Ева, проходило по мистической и невероятно сложной паутине.

— Я думаю, что Леофгит — мой предок, — просто сказала Мадлен. А потом объяснила, почему она так думает.

Реакция Джоан была более впечатляющей, чем реакция Николаса, — она совершенно не обиделась на Мадлен за то, что та так долго скрывала от нее тайну дневника. Более того, Джоан все поняла правильно.

— Замечательно, Мадлен! Знаешь, дневник появился очень вовремя — тебе было на чем сосредоточиться в последние несколько месяцев. Такое впечатление, что это подарок специально для тебя. Я ужасно рада!

Мадлен нахмурилась, пытаясь связать последние узелки паутины. Если Леофгит владела землей в Нуке, то когда она покинула Вестминстер? То, что Бродье — а потом Бродеры — оказались в Семптинге, не вызывало особых сомнений, ведь Кентербери являлся центром искусств и литературы в средневековой Англии, что и привело семью сюда. Кроме того, родственники Леофгит были выходцами из Кентербери — именно там она встретилась с Джоном и Одерикусом, там впервые увидела королеву Эдиту.

Джоан принялась задавать многочисленные вопросы о Леофгит. Казалось, ее куда больше заинтересовала судьба вышивальщицы, научившейся письму, чем политические интриги, о которых она писала.

— Весьма необычно — да ты и сама это понимаешь, Мадлен, — чтобы женщина такого статуса, как Леофгит, сумела добиться столь поразительных результатов. И я вдвойне рада, что ее дневник попал в руки женщины, а не одного из ученых мужей, которые будут теперь исследовать его с особым рвением.

— Мне стоит посчитать ваши слова оскорблением! — рассмеялся Николас. — Мои коллеги непредвзято относятся к полу исторических фигур. В академическом смысле, естественно.

Они беседовали до тех пор, пока Дон не начал зевать — он единственный во всей компании не был историком — и, извинившись, заявил, что ему пора спать.

Николас предложил проводить Мадлен домой. Когда они прощались, Джоан поцеловала ее, и Мадлен прочитала в ее глазах надежду на то, что она вернется в Кентербери. Вероятно, в сознании Джоан это было как-то связано с Николасом, и Мадлен ощутила глубокую печаль.

— Я буду поддерживать с вами связь, — сказала она, сжимая руку Джоан.

Они шли по центру Кентербери, мимо собора с высоким золоченым шпилем. Николас казался погруженным в глубокие размышления. Мадлен искала какую-нибудь тему для беседы, но печаль не отпускала ее, сжимая горло и затуманивая разум.

— Ты сказала, что тебе осталось перевести последнюю запись в дневнике и что ты ее скопировала, верно? — наконец спросил Николас.

— Да. Я не сумела тогда… наверное, я сделаю перевод, когда вернусь домой.

— Ты боишься закончить работу над дневником?

— Да, пожалуй.

Проницательность Николаса ее не удивила — это его качество особенно привлекало Мадлен.

— Хм.

«И что это значит?» — подумала Мадлен.

— Ты уже связался со своим другом из Британской библиотеки? — спросила она.

Николас не упоминал об этом вплоть до своей шутки о непредвзятости у Джоан.

— Да. Он очень заинтересовался и рассказал мне об открытии, сделанном в конце девятнадцатого века в церкви Фолкстоуна, неподалеку от Кентербери. Во время Реформации в северную стену алтаря был замурован гроб — в нем находились останки принцессы саксов. Известно много подобных историй — как ты знаешь, существовал средневековый культ мощей. Любая церковь, объявлявшая о том, что в ней имеются мощи святого, получала покровительство пилигримов.

— Однако мотивы Иоганнеса Корбета были иными — ведь никто не знал о том, что он сделал.

— Трудно сказать. Ведь он оставил немало подсказок. Может быть, он ждал, когда беспорядки прекратятся, после чего можно будет использовать мощи святого Августина для привлечения путешественников. Однако протестанты быстро положили бы этому конец! Существует история о монахах Или[52], которых в десятом веке обвинили в краже мощей святой Уитберги. Она в седьмом веке основала женский монастырь и была похоронена во дворе церкви. Позднее монахини перенесли ее мощи в часовню монастыря. На ее могиле забил источник святой воды. Его называют колодцем Святой Уитберги. Туда до сих пор ходят пилигримы.