Книга Пылающие души - Патриция Хэган

– Отстань от них! – рявкнул Сэтч, возвращаясь к костру с охапкой сучковатых веток. – Нам осталось не больше дня пути. Узнав, что мы справились с работой вдвоем, Фокс будет доволен.

Томас и Майлс отодвинулись от костра, как делали каждую ночь. Хотя холод проникал под тонкие одеяла и пробирал их до костей, они уже давно поняли, что лучше держаться в стороне от ненадежных попутчиков.

Майлс сразу задремал, изнуренный долгой дорогой. Томас делал вид, что спит, и прислушивался к разговору Сэтча и Келсо. Как обычно, они делились воспоминаниями о подружках. Наконец их языки стали заплетаться – спиртное и усталость сделали свое дело. Костер медленно угасал, но приятели и не пытались подбросить в него дров.

Наконец Томас услышал тихое шипение снежинок, падающих на горячие угли. Под одеяло стала забираться сырость. В любое другое время он встал бы и попытался найти укрытие за камнем или под кустом, но теперь не осмеливался тревожить спящих.

Прошло полчаса. Томас осторожно высунул голову из-под одеяла и посмотрел в ту сторону, где сидели Сэтч и Келсо. Над догоревшим костром вилась тонкая струйка дыма. Оба приятеля спали сидя, закутавшись в одеяла. Стараясь не шуметь, Томас потряс Майлса за плечо. Тот не отозвался, поэтому Томас склонился ниже и зашептал:

– Майлс, пора! Только не шуми. Майлс открыл глаза.

– Может, подождем еще немного? – с тревогой спросил он.

– Они спят как убитые. Уже час я слушаю, как они храпят. Оставайся здесь, а я приведу лошадей. Снег усилился, путь предстоит трудный. Нам придется вести лошадей в поводу, так что соберись с силами.

– Я справлюсь, Томас, – пообещал Майлс.

Томас ободряюще похлопал двоюродного брата по плечу:

– В этом я не сомневаюсь. Ведь мы оба уроженцы Джорджии. Нам все нипочем!

В темноте Майлс не видел улыбку на его лице, но почувствовал, что к нему впервые за долгое время возвращаются сила и уверенность.

Томас бесшумно поднялся. Поначалу он собирался просто улизнуть, забрав двух коней, однако сейчас решил, что этого недостаточно. Подняв наполовину сгоревшую толстую ветку, он нанес быстрые и точные удары по головам Сэтча и Келсо. Они беззвучно повалились в снег. Услышав шум, Майлс спросил:

– Ты убил их?

– Нет, – откликнулся Томас. – Оглушил, чтобы они не бросились за нами в погоню. Впрочем, им вряд ли придет в голову гнаться за нами.

Как только лошади были оседланы и немногочисленные припасы собраны, Томас сказал, что придется идти пешком.

– Иначе лошади увязнут в снегу. Я не знаю даже, в какую сторону мы должны идти. Звезд на небе не видно. Будем брести вперед, пока не рассветет. Ты выдержишь?

– Постараюсь, – кивнул Майлс.

– Тогда в путь. Если ты споткнешься или упадешь, окликни меня. Идти придется долго…

Его голос дрогнул. Томас понимал, что их ждет суровое испытание. Возможно, они не выдержат схватки со стихией. Но рискнуть стоило. Томасом овладела яростная решимость.

Майлс положил руку ему на плечо и уверенно произнес:

– Ты прав, брат: мы справимся. Нам, жителям Джорджии, все нипочем.

И они повели лошадей прочь от стоянки, проваливаясь в высокие сугробы.

Глава 26

Лютер Сакстон сидел на земле возле крытой повозки и рассеянно перебирал струны гитары, вспоминая, как когда-то гордился ею. О таком отличном инструменте в юности он не смел и мечтать. До войны музыка была его жизнью, но вскоре от прежнего мира, в котором существовал Лютер, не осталось и следа.

Он машинально брал аккорд за аккордом, привычно проверяя чистоту звуков. Услышав фальшивую ноту, он принялся подкручивать колки.

Джулия просунула голову между холщовыми занавесками повозки. Даже в тусклом свете лагерного костра Лютер разглядел печаль в ее изумрудных глазах.

– Лютер, я уже оделась. Можешь войти, – бесстрастно и холодно произнесла она.

Он неторопливо поднялся и забрался внутрь повозки, прихватив гитару. Оставлять ее без присмотра не следовало: в лагере процветало воровство.

Джулия переоделась в голубое шелковое платье с пышной юбкой. Носить кринолины она давно перестала. Платье было низко вырезано на груди – должно быть, Джулия купила его по настоянию майора Фокса, который стремился придать своей сообщнице как можно более соблазнительный вид. Перехватив взгляд Лютера, Джулия смущенно набросила на плечи шаль и закуталась в нее. Лютер с сожалением произнес:

– Вестон непременно что-нибудь ляпнет, увидев тебя в этом наряде. Мне очень жаль, но ты же знаешь его…

Джулия прикусила губу и кивнула, смиренно вздохнув:

– Знаю. Но моя обязанность – выглядеть обольстительно, чтобы привлекать внимание старших офицеров и заманивать их в постель. Три раза это мне удавалось.

– Да. Хотя Фокс сообщил, что добытые тобой сведения оказались бесполезными, ты добросовестно выполнила свою работу.

Джулия порывисто пожала ему руку. Лютер чувствовал, что она дрожит всем телом, и задумался о том, знает ли она, как волнуют его такие прикосновения… с каким трудом он удерживается, чтобы не заключить ее в объятия.

Он давно понял, что любит Джулию. Было бессмысленно отрицать, что с такой силой он еще никого не любил. Дело не только в красоте Джулии, хотя иногда Лютер не мог оторвать от нее глаз. Она излучала нежность и внутреннюю силу, несмотря на все пережитые испытания.

Интересно, что сказала бы Джулия, узнав о его чувствах? Лютер не осмеливался заговорить о них, а когда кончится война…

– Лютер, – прошептала она с печальной улыбкой, – я уже говорила об этом, но должна повторить еще раз: если бы не ты, я бы не выдержала. Когда мужчины тянут ко мне руки и говорят скабрезности… – Она содрогнулась с отвращением и сморгнула слезу, повисшую на ресницах. – А ты всегда оказывался рядом, помогал напоить их, а что было дальше – ты знаешь.

Да, Лютер знал.

– Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – хрипло выговорил он, сгорая от желания припасть к ней в неистовом поцелуе. – Если понадобится, я готов пожертвовать жизнью, чтобы спасти тебя…

Джулия вопросительно уставилась на него.

– Но почему? Зачем ты защищаешь меня? Ты стал моим другом, зная, что, несмотря на все страдания, которые конфедераты причинили моему брату, я все равно предана Югу. Мне больно сознавать, что я обрекаю на смерть своих соотечественников. Это меня следовало бы заклеймить как изменницу, а не Майлса. Но ты совсем другой. Ты янки, ты без угрызений совести готов пролить кровь южан… ради победы Севера. И, тем не менее, ты защищаешь меня.

Лютер не смел произнести слов признания, но знал, что когда-нибудь они вырвутся наружу. Эта пытка стала невыносимой. Он должен сказать, как любит ее… и что ради любви не задумываясь пожертвует собой.