Книга Артузов - Теодор Гладков

Весьма импульсивный человек, он перемены в своих взглядах не скрывал, да и вообще был крайне невоздержан на язык. Из «Коричневого дома» его незамедлительно уволили, более того, включили в список неблагонадежных, почти изменников, подлежащих физической ликвидации.

Резидент ИНО в Берлине Борис Берман (Артем) был ошеломлен. По правилам, он не должен был проявить заинтересованность к предложению барона начать взаимовыгодное (Поссанер сразу заявил, что после увольнения остро нуждается в деньгах) сотрудничество. Однако понимал, что провокация со стороны такого человека просто немыслима. К тому же формально Берман ничем не рисковал: Поссанер не был государственным служащим или офицером рейхсвера, потому политическая полиция не могла бы углядеть чего–либо противозаконного в контакте советского дипломата с частным лицом, к тому же австрийцем.

Как и полагалось, Берман сообщил о странном визитере в Москву. Ответ Артузова развязал ему руки. Начальник ИНО считал возможным начать сотрудничество с бывшим нацистом после надлежащей проверки.

Проверке Поссанера способствовала одна из берлинских газет, негативно настроенных к национал–социалистам. Ее репортер сумел раздобыть в «Коричневом доме» тот самый список будущих жертв и опубликовал его. В списке значилась и фамилия барона.

С чистой совестью Артузов санкционировал включение барона в агентурную сеть. Ему присвоили номер А/270 и положили достаточное для скромной жизни денежное содержание.

Это была несомненная удача. Конечно, ничего не стоило внедрить в НСДАП надежного рабочего, особенно из фронтовиков. Но особого прока от рядового «нациста» не было бы. Другое дело – Курт фон Поссанер. Он был лично знаком с Гитлером, Ремом, Герингом, Геббельсом, Розенбер–гом, Гиммлером и другими видными нацистами. Достаточно сказать, что он представил в резидентуру список из 51 фамилии политиков, промышленников, военных, дипломатов, немецких и иностранных журналистов, которые могли быть завербованы советской разведкой или использоваться Пос–санером «втемную».

Отныне Иностранный отдел ОГПУ имел достаточно полное представление о том, что происходило в верхушке нацистской партии и даже в ближайшем окружении Гитлера.

Как бы то ни было, но в целом информация А/270 представляла значительную ценность. Когда Гитлер пришел к власти, в Москве имели достаточно точную характеристику его личности, а также многих других нацистов, занявших министерские и другие важные государственные посты.

К сожалению, фон Поссанер не сумел предпринять должных мер для обеспечения своей безопасности. 17 марта 1933 года его обезображенное несколькими ножевыми и огнестрельными ранениями тело было найдено в лесу близ Потсдама.

Убийцы так и не были найдены, обстоятельства убийства не установлены. Но твердо можно утверждать: если бы у политической полиции Берлина (предшественницы гестапо) были серьезные подозрения, что барон – советский шпион, его бы арестовали, подвергли длительным допросам с целью выявления связей, выяснения, какие именно материалы он передал в Москву, и т. д. С арестованным и изобличенным агентом всегда работают опытные следователи, и не один день, прежде чем передать дело в суд. Нет, тут явно прослеживается почерк не спецслужб, а нацистских молодчиков уголовного пошиба, расправившихся с бывшим соратником за дезертирство и прочие грехи.

В справке о работе берлинской резидентуры за 1933 год отмечалось: «Учитывая возможность прихода к власти национал–социалистов и колоссальную активность, проявленную этой партией за последние два года, нами были приняты решительные меры для получения осведомления внутри партии. Первым был брошен на эту работу агент А/270, но потерпел неудачу, не сумев укрепить своего положения в партии. Причинами этому послужили как характер агента, так и его прошлые грехи перед партией. Все же ему удалось благодаря своим связям добыть материалы, освещающие структуру партии и характеристики ее отдельных руководящих работников… »

Гибель Курта фон Поссанера была тяжелой потерей и для резидентуры, и для Центра. Однако, как профессионал, Артузов понимал, что барон вследствие стечения неблагоприятных для него обстоятельств и особенностей характера был на гибель обречен. Увы, и в кошмарном сне Артузов не мог предвидеть, что горестная судьба несчастного барона скажется и на его собственной. Всего лишь через четыре года…

Вторым особо ценным «инициативщиком» в Берлине был среднего роста, очень крепкого сложения, с короткой шеей и приплюснутыми, словно у профессионального боксера, ушами и носом мужчина лет сорока пяти. Звали его Вилли Леман.

Леман родился в Саксонии, под Лейпцигом, в семье учителя. Подростком учился на столяра, но затем передумал и в семнадцать лет добровольно поступил на службу в кригс–марине, где получил специальность комендора. В 1905 году, находясь на борту германского крейсера, издали наблюдал знаменитое Цусимское сражение. Зная во всех подробностях о героическом бое крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» с превосходящими силами японцев, двадцатилетний немецкий матрос проникся глубокой симпатией к России и русским, которую не нарушила даже Первая мировая война.

На флоте Леман прослужил десять лет, уволился в звании обер–фельдфебеля в 1911 году и поступил на службу в прусскую полицию. Через несколько лет его, добросовестного служаку, ставшего к тому же квалифицированным специалистом, перевели в политический отдел берлинского поли–цайпрезидиума, размещавшегося в огромном здании с собственной тюрьмой на знаменитой Александерплац. Политический отдел полиции тогда являлся, по существу, настоящей контрразведкой.

Леман был женат. Его жена Маргарет унаследовала в Си–лезии маленькую гостиницу с ресторанчиком для туристов. После окончания мировой войны Леман мечтал об одном: по достижении пенсионного возраста поселиться в тех краях и открыть частное сыскное бюро. Леманы были бездетны, жили скромно, ничего лишнего себе не позволяли.

Леман политикой не интересовался, однако нацистов терпеть не мог, поскольку, как человек здравомыслящий, понимал, что все их социальные программы и крикливые лозунги всего лишь демагогия. К тому же, профессиональный полицейский, он считал совершенно недопустимым их бандитские методы борьбы за власть. Попустительства своего высшего начальства по отношению к нацистам не понимал и не одобрял.

В 1930 году Лемана перевели на «чистую», как сегодня сказали бы, престижную работу: вести наблюдение за несколькими дипломатическими объектами, в том числе за полпредством СССР. Самое курьезное заключается в том, что к этому времени он уже был… агентом ИНО ОГПУ! К сотрудничеству с советской разведкой Леман пришел вполне самостоятельно. Не очень–то веря в коммунистические идеи, он, однако, искренне симпатизировал России еще, как уже было сказано, со времен трагической Русско–японской войны. Отношения с резидентурой он завязал весьма хитроумным способом.

У Лемана был приятель по имени Эрнст Кур, которого за какие–то дисциплинарные проступки из полиции выгнали. Он бедствовал, и Леман подсказал ему способ поправить свои денежные дела: связаться с советским полпредством. Произошло это в 1929 году. Кур связался и стал поставлять берлинской резидентуре важную информацию о работе политической полиции, предупреждал, за кем из советских ведется наблюдение, и т. п. Куру присвоили номер А/70 и псевдоним Рауппе. Очень скоро тогдашний берлинский резидент понял, что информация уволенного из полиции агента – вторична. Он ее получает от какого–то действующего сотрудника и не рядового шуцмана. Так был установлен контакт с первоисточником – Вилли Леманом, которому дали номер А/201.