Книга Уход Толстого. Как это было - Виталий Борисович Ремизов

class="p1">Ноябрь 1910 года был холодным и мрачным. Началась распутица, дождь переходил в снег. Ветрено, неуютно. Он уезжал из Ясной Поляны, где родился и провел более 60 лет своей жизни, темной ночью. Уезжал поспешно, с чувством боязни, что его остановят, в который раз свяжут по рукам и ногам, лишив чувства свободы, тогда как душа была уже устремлена к путешествию — неважно, насколько оно будет продолжительным, важно, чтобы оно стало началом новой жизни. И врата этой жизни открылись…

Уход из дома, а потом смерть на астаповской станции посреди заснеженных полей России — все это было стремительно быстро, но он с юности думал о бегстве из мира богатых в мир трудящихся людей, где так много обездоленных и оскорбленных.

После мечты стать истинным представителем золотой молодежи — человеком «комильфо», после увеселительных балов, заканчивавшихся порой картинами истязания солдат на плацу, пришла мысль оставить учебу в Казанском университете, уехать в Ясную Поляну, чтобы искренне и всецело помочь крестьянам в их нелегкой судьбе. Но суровый, забитый тяжестью жизнью яснополянский мужик явно не понял намерений молодого Толстого. Тогда под влиянием любимого брата Николеньки Толстой бежал на Кавказ с надеждой послужить Родине. Здесь не успехи в военной службе, а, как и Оленину из «Казаков», «мечта жить в крестьянской избе, заниматься крестьянской работой» глубоко и навсегда запала в душу Толстого.

Мечта с годами окрепла, а после того, как на сорок девятом году жизни, пережив внутренний переворот, он стал на сторону трудящегося народа и перерезал пуповину между собой и господствующим классом, давала о себе знать с еще большей силой. Ему было стыдно быть богатым среди униженного и умирающего от голода народа. Его охватывал стыд при виде барской роскоши, в которой пребывали господа жизни, и нищеты крестьян. Дом его в Ясной Поляне не отличался богатством, но и он казался ему «кричащим противоречием» в его жизни.

Сильны социальные мотивы ухода Толстого из Ясной Поляны. Но можно ли их считать главными?

Уход — это одна из основных онтологических категорий, в которой раскрывается характер не только человека, но и целых народов. Уход всегда сопряжен с выбором между жизнью и смертью — будь то изгнание человека из Рая, Исход из книги Бытия, монашеское уединение или странничество. Это выламывание человека из привычных форм существования. Оно может быть и таким безблагодатным «выходом» из тупика, как самоубийство, а может стать проявлением вечного движения от несовершенства к совершенству, «рождения духом», вдохновенно описанного Толстым в трактате «О жизни». Это всегда отказ от прошлого, переход из настоящего в подчас неизвестное будущее. Здесь не время главное, а состояние души человека, совокупная воля народов, объединяющая идея — зачем и для чего?

Для большинства знающих хотя бы отчасти биографию Толстого он типичный затворник Ясной Поляны. Здесь родился, провел 60 из 82 лет своей жизни, здесь обрел вечный покой. Не любил Петербург, с радостью по весне бежал из хамовнического московского дома в Ясную Поляну, где, проводя бóльшую часть времени за работой (по десять часов в сутки), он с наслаждением уходил от домашней суеты в тишину лесов и полей. Совершал пешие путешествия из Москвы в Тулу, из Ясной Поляны в Оптину пустынь. Увлекался верховой ездой. Любил общение, но с годами все больше уставал от него, хотел настоящей тишины и покоя — ухода от мирской жизни, уединения для общения с Богом.

Внешне — затворник Ясной Поляны, внутренне — неутихающий гений создания новых форм жизни. Его герои таковы, что, если они не находят смысла в реальном пространстве, или не находят в себе силы для противостояния внешним обстоятельствам, или лишены чувства христианской любви, они обречены на смерть — на переход в небытие, где нет и не может быть бессмертия, их останки, в отличие от костей Холстомера, и те бесполезны.

Многолик мир толстовских героев, широк диапазон их колебаний, утрат и открытий, взлетов и падений; многим из них удается вырваться из рутинной повседневности, выйти на дорогу больших жизненных смыслов. Кто-то из них мучительно и одиноко проходит через пограничные ситуации (Иван Ильич, Позднышев, Никита, Катюша Маслова, князь Нехлюдов), в ком-то мгновенно срабатывает инстинкт человечности и происходит преображение (Брехунов из «Хозяина и работника»), кому-то для пробуждения совести, рождения духом нужна поддержка рядом живущего. Но в каждом есть этот «бесконечно малый момент свободы», возможность выбора между добром и злом, возможность движения к лучшему, нравственного совершенствования, приближение к духовному идеалу.

Размышляя о воспитании в начале XX века, Толстой призывал людей обратить внимание на опыт жизни и строй мыслей мудрецов мира. Предлагая читателю безбоязненно войти в реку мудрости, он, не переставая, указывал на важность сохранения личной свободы: она «есть необходимое условие всякого образования как для учащихся, так и для учащих» (38, 62).

О свободе воли писатель рассуждал с юности. Один из первых его философских фрагментов конца 1840-х годов посвящен именно этой проблеме. В эпилоге «Войны и мира» он назовет проблему свободы одним из самых сложных вопросов, который человечество задает себе с разных сторон.

Сам он всегда ощущал себя человеком свободным. И как мыслитель, художник, педагог он был, действительно, всегда свободен. Свободным настолько, что даже теория свободного воспитания Жан-Жака Руссо казалась ему ограниченной — Эмиль, герой романа Руссо «О воспитании», образуется и воспитывается по шаблону, созданному его творцом. У Толстого все иначе: каждый ребенок, каждый человек неповторим, индивидуален, и нужно идти в вопросах воспитания от особенностей его природы, а не от головных сторонних установок.

Такова личность Толстого, что она всегда стояла над схваткой эпох, партий, чужих мнений. Сказанные им после встречи с Герценом в Лондоне слова наглядно передают сущность Толстого: «Герцен сам по себе, я сам по себе» (60, 436). Он никогда не примыкал ни к одной из партий, ни к одному из общественных движений. Считая политику грязным делом, Толстой не просто находил слова для ее бичевания, но и предлагал новые пути развития общества. Он любил мужика, считал себя «адвокатом стомиллионного крестьянства», но не идеализировал его и не сливался с ним в прекраснодушных объятиях. Любовь к Родине никогда не угасала в нем, но она не была единственной. Чем глубже он постигал душу русского народа, тем очевиднее становилось для него то общее, что соединяет все народы и напоминает человеку о том, что он не только гражданин отечества, но и гражданин мира. Он не признавал абстрактной любви ко всему человечеству, считая это ни к чему не обязывающей декларацией. И не