Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господин офицер! У вас такая масса боевых наград на груди! Вы всегда будете украшением в своей воинской части, но не в академии! Посмотрите, что проделали вы с лучами! Ведь это позор и смех такой ответ!..
Офицер молча положил мел и спокойным басом сказал председателю комиссии и ассистентам:
– Ваше п[ревосходитель] ство! Скажите что-либо этому штатскому, чтобы он не мешал мне экзаменоваться, а то я за себя совершенно не ручаюсь…
Краевич молниеносно выскочил из класса и до конца экзамена больше не появлялся. Комиссия внимательно проэкзаменовала шт[абс]-капитана С., указала ему ошибку в направлении лучей, которую он легко исправил, и поставила ему в общем среднем за ответ «7». При этой отметке он поступил в академию, благодаря другим, лучшим отметкам.
Как потом оказалось, проф. К[раевич] был, несомненно, нервнобольной человек и составил себе отвратительную репутацию во всех учебных заведениях. Но тем слушателям, которым приходилось от этой нервности страдать, да еще на конкурсных экзаменах, было крайне тягостно иметь с ним дело. Несколько случаев самоубийств после неудачного экзамена у такого профессора-неврастеника достаточно наглядно иллюстрируют переживания тех, кому у него приходилось экзаменоваться, в особенности, если еще поступающий готовился не по его учебнику.
С проф. Плюцинским тоже приходилось тяжело. Его конек был красивый фортификационный чертеж заданного на известную тему проекта форта. Богатые слушатели это знали. Докладывая профессору ежедневно ход своей работы в карандаше, они почтительно выслушивали все его указания, обещая все это в чистовом листе осуществить. Затем некоторые спокойно свой черновой проект (а в нем-то и вся суть!) передавали в руки специалистов чертежников (за плату от 400 до 500 рублей); превосходно вычерченный и окрашенный проект подписывался слушателем и представлялся проф. Плюцинскому. Конечно, такая картинка ему нравилась, и отметка ставилась тоже соответственно красоте. Но кто не обладал ни деньгами, ни талантом скоро и красиво чертить, а потерял из данного на всю работу срока огромную часть времени на самую добросовестную работу в карандаше, вполне одобренную профессором, что тому оставалось делать? По уставу, требовалось выполнить работу собственноручно. Работая честно, добросовестный слушатель проводил ночи без сна над своим проектом форта; акварельные краски, которыми нужно было расцветить и отмыть все отлогости форта или участка проектированного фронта крепости, выходили не такими послушными, как у специалиста-чертежника, а вся работа резко отличалась от блестящих картинок товарищей-богачей.
Александр Александрович Савурский
Рассматривая такую заурядную окраску представленного проекта, проф. Плюцинский трагическим тоном восклицал: «М… да! Падает искусство фортификации в академии, падает!..» И ставилась отметка, значительно отличающаяся от оценки работ более счастливого или недобросовестного товарища. Конечно, официально об этом никто не знал, а кляузничать никому и в голову не приходило. Но частным образом слушатели знали наперечет всех, кто свои чертежи заказывал за деньги, нечестно конкурируя с остальными своими товарищами.
Для меня же первый год все было интересно, и я сам легко справлялся со всеми практическими работами Г° курса. В то же время, с благосклонного разрешения инспектора академии (генерал-майор Сабурский[108]), я по частям сдавал предметы вступительного моего экзамена. К весне 1882 года я совершенно сдал экзамен вступительный, был зачислен в штатные слушатели академии и переведен тем же чином в Инженерное ведомство.
Между тем, переговоры с Географическим обществом, рассмотревшим и одобрившим мою программу, привели к тому, что мой доклад был назначен в одно из общих заседаний Общества, но срок еще окончательно фиксирован не был. Мне сделано были по программе указания, на что обратить большее внимание и что желательно развить подробнее. Схематическую большую карту Закаспийского края я сработал сам. Склеив 8 листов александрийской бумаги[109], я расчертил на ней в крупном масштабе градусную сеть и, сообразно с существующей картой и моими путевым топографическим маршрутом, нарисовал схему Закаспийского края с надписями, горным хребтом, речками и пустыней, пересеченной путями, обследованными только во время нашей экспедиции. Расцветил реки, оазисы, горы и самую пустыню красками. Горы в крупном масштабе научил меня рисовать растушевкой и итальянской тушью преподаватель Инженерной академии полковник Матвеев, очень серьезно ко мне относившийся. Под его руководством карта вышла очень наглядной и даже эффектной, во всяком случае, самой новой по своим деталям. Он же (как художник) с моих набросков карандашом сделал несколько крупных рисунков итальянской тушью на ватманской бумаге: осада кр[епости] Геок-Тепе, переговоры с текинцами, штурм самой крепости, прием депутации с покорностью и разные типы и сцены семейной жизни и быта текинцев.
Мною к этому добавлено было немного предметов одежды и снаряжения туркмен, халаты, ковры и предметы хозяйственного кочевого обихода. Коллекция была невелика, но являлась впервые в И[мператорском] Р[усском] Географическом] Обществе. Сам я очень усердно практиковался, запершись в своей комнате, в произнесении моего доклада, следя строго по программе и часам, чтобы уложить его в определенное время старушка прислуга в моей квартире, зная, как я страдаю от пароксизмов малярии, полагала, что я в припадке и громко заговариваюсь. Иногда она настойчиво стучала ко мне, предлагая свою помощь и уход, за что я, конечно, сердечно благодарил, успокаивая ее относительно моей болезни.
Словом, я готовился усердно. Но по правилам академии (и вообще военной службы) для произнесения публичного доклада или чтения лекции я должен был испросить разрешения на это у своего начальства. Поэтому прежде чем делать свой доклад в Географическом обществе я явился к начальнику академии генералу Тидебелю и доложил ему кратко и обстоятельно все, что произошло от встречи с проф. Карасевичем до официального назначения моего доклада в Географическом] о[бщест]ве включительно.
Г[енерал] Тидебель благосклонно меня выслушал, а затем оживленно стал спрашивать:
– Почему же вы хотите делать такой интересный доклад в Географическом] о[бщест]ве раньше, чем в нашей академии? У нас всегда делают доклады, правда, по военной специальности, но вы, вероятно, сможете нам такой доклад сделать о самой войне и осаде крепости Геок-Тепе. Это крайне интересная тема и вполне соответствует нашим задачам.
На это я скромно заметил, что мне этого никто не предлагал, а сам я не решился выступать в таком учреждении, где только еще начинаю учиться военному делу и искусству.
– Но ваше участие в блестящем во всех отношениях походе дало вам массу сведений, которых мы не знаем; все с интересом выслушают ваш доклад о походе, осаде и штурме кр[епости] Геок-Тепе. Составьте программу и принесите ее лично мне. Мы с вами об этом еще поговорим. А
