Книга Легенда о сепаратном мире. Канун революции - Сергей Петрович Мельгунов

к которому его причисляли» (т.е. прогрессивного блока), – и тем самым разрушалась последовательная тактика блока. Записка Охр. отд., хронологически более ранняя, определяла, как мы уже видели, эту тактику словами, будто бы произнесенными Шингаревым во фракционном совещании Думы: «Правительство само завело себя в тупик, и мы бьем теперь наверняка». «Уверенность в быстрой капитуляции правительства, – комментировала записка приведенные слова, – базируется… на том, что поддержка требованиям… либеральной буржуазии будет оказана и со стороны наших союзников». Примирительная политика в отношении кабинета Штюрмера вовсе не входила в кругозор прогрессивного блока. «Вы ведете на гибель Россию. Не мешайте», – заклинал Милюков на собрании у Родзянко. «Я сам земец, и земства пойдут со мной», – возражал Протопопов. «Я сделал опыт соглашения и, к сожалению, неудачно. Это моя последняя попытка. Что же делать!…» «Я пойду дальше один! – самоуверенно или истерически заявлял новый претендент на власть. «Я исполню желание моего Государя… Вы хотите потрясений, перемены режима, но этого не добьетесь, тогда как я понемногу кое-что могу сделать».

До драматического заседания 19 октября312 Протопоповым была сделана попытка сговориться с председателем Думы. Рассказывает это сам Родзянко в варианте воспоминаний, напечатанном в гессенском «Архиве Русск. Революции». «После назначения Протопопова прошел слух, – пишет Родзянко, – что председатель Думы будет назначен министром ин. дел и премьером». Слух косвенно нашел себе подтверждение в том, что «неожиданно» к председателю Думы приехал Протопопов и сделал соответствующее предложение. «Послушайте, – ответил Родзянко, – вы исполняете чье-то поручение: вас послали узнать мое мнение на этот счет. В таком случае передайте Государю следующее: мои условия таковы. Мне одному принадлежит власть выбирать министров. Я должен быть назначен не менее, как на три года, Императрица должна удалиться от всякого вмешательства в государственные дела и до окончания войны жить безвыездно в Ливадии. Все великие князья должны быть отстранены от активной деятельности, и ни один из них не должен находиться на фронте (это не рассказывают о Родзянко, а сам Родзянко рассказывает о себе). Каждую неделю в Ставке должны происходить совещания по военным делам, и я должен на них присутствовать с правом голоса по вопросам не стратегического характера… Протопопов был в ужасе от моих слов и не представлял себе, как он может их передать… Я попросил его записать мои условия, и он записал их в карманной книжке… И еще прибавьте: я приму этот пост с тем, чтобы все эти условия были обнародованы в Думе… Через несколько дней Протопопов обедал у меня (все это было после назначения Протопопова министром) и за обедом заговорил об Императрице, страшно ее расхваливая… “Вы, Мих. Вл., должны непременно к ней поехать”. Ничего ему не говоря, я взял его пульс… Вы предлагаете мне ехать говорить с Императрицей, я к ней ни за что не поеду. Вы хотите, чтобы и про меня говорили, что я ищу ее покровительства, а может быть, покровительства Вырубовой и Распутина. Я таким путем идти не могу».

Весьма вероятно, что рассказ несколько прикрашен мемуаристом, но, очевидно, Родзянко в то время не казалось, что «двуликий Янус» с ним зачем-то хитрит… Если и разговор с Родзянко надо отнести к числу разыгранных Протопоповым «комедий», то придется признать, что большую роль вновь сыграла неуравновешенность «природного актера», делавшая его подчас наивным до бесконечности313.

* * *

Какой же вывод? Идя путем негативным, можно с убеждением сказать, что никакими фактами не удалось пока обосновать утверждение, что начало административной карьеры Протопопова хоть косвенно было связано с реальной подготовкой сепаратного мира. По терминологии Семенникова «германцы в лице Варбурга высказали такие принципы, заключить на основе которых мир Романовы не могли. Это не исключало, конечно, возможности возобновления переговоров, и тогда Протопопов, как уже показавший свою к ним готовность, мог быть снова полезен». Исследовательская добросовестность (в смысле установления фактов) заставила автора сказать, что он принужден «за отсутствием документальных данных оставить открытым» вопрос – «предпринимали ли Романовы после стокгольмского свидания Протопопова – Варбурга какие-либо шаги к примирению с Германией». Но, по его мнению, «в сущности, вопрос о том, были или нет переговоры между агентами царской России и Германии, не так уже важен – важно, что Романовы готовились к этим переговорам». Так как и в этом отношении «документальных» намеков нельзя найти, – то приходится ограничиться лишь косвенными указаниями, которые можно найти, – и их находят в том факте, что «именно к октябрю—ноябрю 16 г.», т.е. к тому времени, когда у власти находились Штюрмер и Протопопов, относятся самые упорные сообщения (т.е. сплетни) о том, что русское правительство ведет сепаратные переговоры с Германией. «Нам остается, – заключает Семенников, – только указать на самую вероятность (?!) этих сообщений». «По всей вероятности, – утверждал дипломированный глава советских историков Покровский, – с лета 16 г. царское правительство подготовляло сепаратный мир». (Предисловие к письмам Кудашева в «Кр. Архиве».)

Глава девятая. Победа «темных сил»

I. Министр – германофил

Где же разводился тот бульон, на котором выращивались бациллы легендарных «сообщений», легко воспринимавшихся на веру в нервозной военной атмосфере? – даже ответственными политиками и дипломатами, как в России, так и за границей? Источником «сообщений» в значительной степени были сами немцы. Недаром германский кронпринц признал, что он видел в назначении Штюрмера «неоспоримый признак желания начать переговоры… о мире». Убежденный тогда, что «военное положение России было очень плохо», кронпринц «всячески доказывал правительству», что «необходимо как можно скорее схватиться за протянутую руку…» «Летом и в начале осени наша дипломатия, – рассказывает высокопоставленный мемуарист, – вела об этом частные переговоры между собой и главной квартирой. Но к практическому осуществлению так и не пришли». Безрезультатность этих мечтаний подтвердил и сам германский канцлер Бетман-Гольвег, лично скептически относившийся к разговорам о возможности сепаратного мира, о котором некоторые говорили как о чем-то «само собой разумеющемся», что может упустить только «самая бездарная дипломатия»314.

В прославленной речи в Гос. Думе 1 ноября Милюков процитировал ряд выдержек из откликов германских и австрийских газет на назначение Штюрмера: «Личность Сазонова давала союзникам гарантию прочности иностранной политики последних пяти лет. Штюрмер во внешней политике есть белый лист. Несомненно, он принадлежит к кругам, которые смотрят на войну с Германией без особого воодушевления»