Книга Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 7 - Алан Дин Фостер

ночей? Вы знаете, что произошло? Я проснулся здесь, в своём доме. Последнее, что я помнил, — это как мы шли к холму; я даже помню, как начал подниматься по узкой тропинке, ведущей вверх, и увидел огни, горящие на вершине холма. А затем… ничего! Абсолютно ничего, кроме того, что внезапно я снова оказываюсь здесь, в доме, из которого я выходил. Теперь вы думаете, что я сошёл с ума?

— Нет. С тем знанием, которое у меня есть, я не думаю, что вы сумасшедший. Но и я не могу предложить вам никаких объяснений.

— И именно там мы можем помочь друг другу. У вас есть знания в других областях, кроме собственной, и я не знаю, чего вы на самом деле хотите. Но для нас обоих это означает одно и то же: знание. Потому что с помощью знания я могу освободить своих людей от проклятия, которое веками царило над ними с Тёмного Холма. Я не могу просить об официальной помощи; я не могу просить об экзорцисте, не будучи признанным совершенно безумным. Как я могу объяснить своему начальству свою убеждённость в том, что злобная сила всё ещё живет на этом холме, что она ухитряется отнимать у меня верующих на одну ночь каждый месяц? Если мы будем работать вместе, может быть, вы найдёте то, что ищете здесь, а я смогу освободить своих людей от этих языческих суеверий и ритуалов.

— Я не знаю, — ответил Герберт. — Вы рассказали мне очень много, и я очень благодарен вам за это. Я лишь сожалею, что мог бы рассказать вам больше, но не могу. Я недостаточно знаю.

— Тогда вам придётся это выяснить…

После визита к викарию Герберт заметил, что взгляды и отношение жителей деревни к нему стали ещё более враждебными. Впрочем, это его не слишком заботило: они, должно быть, видели, что он часто ходит к Тёмному Холму, о чём и доложили викарию. Однако ему удалось помириться с Жюльеном, сказав ему, что он оставил Вайена в доме викария.

Герберт тщетно пытался найти в этом разумный смысл. Он подозревал, что местные поддерживают здесь древнюю традицию, но рассказ викария бросил тень сомнения на его теорию. Он не мог выяснить у жителей деревни то, чего они не знают, это было бессмысленно. Ему требовалось время. И это было единственное, чего он не имел. Потому что в ту ночь сон одолел его.

VII. Нагайе[12]

Герберт не мог подобрать для этого явления другого слова, кроме «атака», потому что обычно он никогда не видел снов, а если и видел, и мог вспомнить, то лишь сновидения о рациональных вещах.

В тот вечер после долгих, но бесплодных поисков на Тёмном Холме, он изучал Вайена. Он сделал несколько зарисовок статуэтки и заснул с её мысленным изображением, всё ещё стоявшим у него перед глазами, что, вероятно, и послужило началом сновидения. Если это был сон…

Ему показалось, что он проснулся, и оказалось, что он стоит у края длинной долины, окружённой со всех сторон чёрными горами с рваными краями, как будто он находился внутри лунного кратера. Земля под его ногами выглядела чёрно-пурпурной, сморщенной и полной трещин, которые, казалось, уходили глубоко в недра Земли, как будто сама планета была больна, и через эти поры она пыталась избавиться от своей внутренней порчи и зла.

Во сне Герберт медленно оторвал взгляд от измученной земли и посмотрел вниз, в долину. В её конце, так далеко и всё же, как казалось, в пределах досягаемости его рук, стояло здание. Оно было построено из титанических кусков грубо обработанного камня, неаккуратно сложенных в пирамиду. Ряд тонких обелисков стоял с одной стороны, их покрывали чужеродные знаки и символы, грубо вырезанные на камне. Герберт мог видеть странные знаки очень ясно, хотя они находились очень далеко от него. Вершина пирамиды была приплюснута, и там горел жертвенный огонь, странный белый огонь, который всё же был темнее, чем окружающая ночь. Высоко над зданием и огнём с беззвёздного, однообразно чёрного неба смотрела огромная бледно-зелёная Луна.

В этом сне не было ничего нелогичного или абсурдного. Всё казалось совершенно нормальным дрейфующему, но бодрствующему разуму Герберта. Он знал, что ждёт чего-то, что должно произойти, но не имел ни малейшего представления о том, что это должно быть. Он не испытывал ни любопытства, ни страха, словно невидимый паразит высосал из его сознания все эмоции и поставил вместо них тёмный блок. Герберт был наблюдателем, часовым, марионеткой, свободно висящей на верёвочках, ожидая, когда кукловод заставит её двигаться.

Затем что-то шевельнулось в тени и поползло к нему. Герберт наблюдал за появившимся существом, но не мог почувствовать никаких эмоций, разглядывая его. Жабоподобное тело выглядело прозрачным, пульсирующие внутренности покрывал лишь тонкий слой кожи. У него были задние ноги лягушки и передние ноги человека. Оно ползло по-крабьи на бугристом брюхе, отталкиваясь силой задних ног, направляя себя мускульными движениями живота. Передние лапы были подняты, как у богомола в молитве, все четыре. Лицо, если его можно было так назвать, состояло в основном из выпученных глаз и огромного рта с парой раздвоенных языков. Движение твари оставляло глубокий след в почве.

Герберт не чувствовал ни страха, ни отвращения. Хотя он знал, что эта тварь присутствовала там, он также знал, что это было не то, ради чего он оказался здесь.

Ему не пришлось долго ждать.

Луна раскололась. Тогда Герберт понял, что небо — это не небо, и что объект, излучающий зелёный свет, был не Луной, а глазом огромной тени, которая тёмным пятном протянулась между Землёй и настоящим небом. Глаз смотрел на него сверху вниз с ужасным презрением, и на короткое мгновение Герберт осознал чудовищность существа, которое наблюдало за ним.

Герберт, будучи во сне, посмотрел на него, а затем произнёс слова, которые он знал, хотя никогда не думал, что они прячутся в его памяти. Слова непроизвольно слетали с его губ, как пловцы, выныривающие из тёмных морей его доисторического сознания, слова из того времени, когда человек ещё говорил языком, неподходящим для выражения современных понятий. Он произнёс их, потому что луноглазая тень хотела, чтобы он это сделал, и потому что он знал, что должен их произнести.

Тень в небе изменилась, а затем появилось нечто, что было чернее чёрного, темнее тёмного, и огромный коготь опустился сверху и потянулся к Герберту.

Он закричал и упал.

Почва под его руками оказалась рыхлой. Пошатываясь, Герберт поднялся и