Книга Красавица, чудовище и волшебник без лицензии - Мария Заболотская

милость.

— Подумайте как следует, Ваше Цветочество, и вы поймете… — хлопотал вокруг него господин домоправитель, то нашептывая, то почти крича; то раболепно целуя принцу руки, то скалясь от злости, которую не в силах был скрыть. — Не торопитесь, ведь на весах ваша судьба, ваша жизнь!..

— Не хочешь ли ты сказать, Заразиха, — Ноа распрямился и расправил плечи, хоть это далось ему непросто, — что я принимаю решения, не подумав? Что мой приговор — это прихоть, а не королевская справедливость? Что я слишком глуп, чтобы сознавать последствия своих собственных слов?!

Гоблин забормотал: «Что вы!.. Что вы!..», но принца было уже не остановить.

— Ладно, пусть будет по твоему! — громко и яростно воскликнул он. — Да будет известно всей Ирисовой Горечи!.. Пусть стены моего родового имения станут свидетелями!.. Я, Ноа из рода Ирисов, повелеваю отпустить Джуп Скиптон и волшебника Мимулуса, сознавая все возможные риски и последствия! Я в полной мере понимаю, что проклятие может меня убить — и скорее всего убьет! Я поступаю так, потому что не боюсь смерти. И еще — потому что не хочу более возвращения прежней жизни! Ни то, ни другое не кажется мне веской причиной для того, чтобы забрать жизнь у Джуп Скиптон, которая… — тут он запнулся, но продолжил звенящим, как струна, голосом, -…которая была добра ко мне! Пусть эта доброта была в чем-то притворной… но даже такой не было раньше в моей жизни!..

Услышанное заставило гоблина Заразиху онеметь. По залу прокатился громкий потрясенный вздох, вновь кое-где перешедший в тоненькие всхлипывания — но на этот раз в них слышалась леденящая душу обреченность. Сороки, коротко и хрипло прокричав, пали на руки к принцу, прижимаясь к его груди. Стены поместья загудели, словно исполинские ели качнулись от порыва ветра, и разноцветные стекла в окнах задребезжали — эта клятва чего-то да стоила!..

— Ох Ваше Цветочество… — промолвила растроганная до глубины души Джуп. — Вы совершенно зря думаете…

— Уходи! — крикнул Ноа, топнув ногой. — Уходи, пока я не передумал! Где этот лодочник, долги которого я простил?.. Сатир Фарр! Доставь Джуп и Мимулуса на берег, раз уж ты получил свободу и уходишь обратно в зеленые леса к вольным собратьям!

— Что? Еще и сатир?!.. — поперхнулся Заразиха, даже в столь драматический миг подсчитывающий убытки, которые сегодня понесла Ирисова Горечь.

— Они все свободны и могут отправляться, куда пожелают! В подтверждение этого даю свое королевское слово — хоть и лишен короны Ирисов! — сказал Ноа громко и четко, отталкивая лапы господина Заразихи.

Джуп увидела, как сереет его лицо, как затягиваются мутной пленкой глаза. «О, нет! Нет!..» — только и успела подумать она, уже догадываясь что это значит — а принц уже оседал на пол у ног господина Заразихи, окаменевшего от растерянности. Взвизгнула госпожа Живокость, выпучив глаза. Заверещали слуги, теперь уж точно испугавшись до смерти, а сороки, взмыли вверх, отчаянно крича: «Принц умирает! Наш Ирисовый принц!..»

— Ваше Цветочество!.. — господин домоправитель, стряхнув с себя оцепенение, с кряхтением пал на колени рядом с телом Ноа.

— Ваше Цветочество!.. — завопила госпожа Живокость, скорбно протягивая к принцу свои длинные тощие руки.

— Ваше Цветочество!.. — выдохнула и Джуп, невольно шагнув вперед, но Мимулус, ни на мгновение не забывавший об опасности, уже тащил ее прочь, приговаривая: «Уходим! Уходим! Сейчас они точно решат, что нас нужно казнить!..»

— Да постой же, Мимму! — Джуп упиралась, выворачивая шею назад — туда, где уже было не разглядеть Ноа, лежащего на полу: слуги, не придумав ничего лучше, все разом бестолково бросились к своему господину, толкаясь, сшибая друг друга с ног и завывая от ужаса.

— Бежим, пока проклятие и тебя не сожрало!.. — прокричал Мимулус, походка которого стала вихляющейся из-за крупной дрожи, сотрясающей тело волшебника. — Говорил же я, что тебе нельзя приближаться к принцу!..

— Но я прекрасно себя чувствую! — удивленно сказала Джуп, осознавая, что и в самом деле полна сил, как никогда ранее. Более того — мир становился все ярче, воздух — все свежее, и недавнее волнение ушло без следа, как будто только что случилось нечто чудесное.

— Тебе кажется!

— Нет! — она остановилась и топнула ногой. — Говорю же, все… исправилось! — и она, повинуясь смутной догадке, задрала рукав платья повыше, чтобы убедиться: россыпь черно-алых меток исчезла.

— Что?! — мэтр Абревиль замер, хватая ртом воздух. — Нет, не может быть! Проклятие не могло исчезнуть… Или могло?.. — и он забормотал, лихорадочно ероша волосы и потирая переносицу:

–...Если принц умер, значит ли это, что и проклятию конец? Нет, нет, такого быть не может! Формула подлежит навеки-вечному архивному хранению, и, стало быть…

— Нет, принц не может умереть! Только не это!.. — воскликнула Джуп, нахмурившись, и, решительно повернувшись, бросилась обратно, безо всякого почтения поднимая мешающих ей кобольдов за шкирку или же оттягивая их со своего пути за хвосты. Гоблинов она отпихивала, трясинниц распугивала свирепым сопением — словом, ее ничто не могло остановить. Господин Заразиха, суетливо укутывавший принца в плащ, попытался было на нее ворчливо оскалиться, но добился лишь того, что Джуп, яростно вскричав: «Ха!» одним резким движением ухватила шляпу господина домоправителя за поля и с треском натянула до самого его крючковатого носа. Госпоже Живокости, которая хотела прийти на помощь старому гоблину, Джуп безо всяких церемоний показала сжатый кулак, и трясинница, разбулькавшись от возмущения, попятилась.

— Не смей касаться Его Цветочества, Джуп Скиптон! — пыхтел и свистел носом разъяренный гоблин, который теперь ничего не видел. — Это ты виновата в том, что он погибает!.. — но шляпа была натянута так плотно, что стащить ее никак не получалось, тем более что лапы у Заразихи были коротковаты. Он вертелся, то в одну сторону, то в другую, подпрыгивал и утробно рычал, но никто из челяди не спешил приходить ему на помощь — слишком уж страшен был господин домоправитель во гневе.

А Джуп, не слушая его, откинула плащ в сторону, с тревогой рассматривая бездыханного Ноа. Затем погладила его спутанные волосы, убирая их с лица, коснулась холодной щеки… Она, казалось, не замечала, как замерли и притихли слуги; не слышала, как по залу пронесся потрясенный вздох. Сороки, которые все это время жались к груди принца, укрывая его своими распростертыми крыльями, удивленно