Книга Серьезное и смешное - Алексей Григорьевич Алексеев

на корму, и тут какой-то мальчуган из моих «учеников» радостно закричал: «О-о-о-о-о! Кловун идет! Кловун!!» Так что вы думаете, я обиделся? Смутился? Стал объяснять, кто я такой? Ничего подобного! Я торжественно раскланялся, как заправский циркач, а когда на утро одна из мамаш спросила меня: «Вы в каком цирке играете», — я сделал бесстыжие глаза и сказал: «Конечно, в Московском!» — и гордо добавил: «Моя фамилия Майхровский».

Все это уже было у меня написано, проверено, отредактировано и отложено в сторону, как вдруг… читаю в «Комсомольской правде» статью «Вел репортаж Вадим Синявский». Прочитал и заволновался, забегал по комнате (то и другое мне врачами запрещено). Но не думайте, что я болельщик футбола, нет, я в нем, как ни стыдно, ничего не смыслю, но мы с Синявским, оказывается, болеем за одно и то же, я в конферансе, он в комментариях, но… впрочем, читайте:

«Личность! (Лицо, о котором я неустанно твержу! — Ал. Ал.) Вот кого они (это вы, читатель! — Ал. Ал.) ждут. Человека, мыслящего вслух самобытно, оригинально, человека, который одарил бы их новизной трактовок, свежестью красок, достоверностью информации. Наконец, чтобы он, комментатор, был не только актером, но и режиссером, журналистом, профессионально знал то, о чем говорит!»

Прекрасно! Синтетический комментатор! Нашего полку прибыло! Братьев «К» оказывается не два, а три: Конферансье, Клоун, Комментатор!

Но читайте дальше:

«Нужны открытые конкурсы комментаторов. Ну разве возможен рост мастерства без творческой конкуренции, без споров?.. Я верю, что наступит время, когда в программе передач будет стоять имя репортера, комментирующего матч, и люди будут включать приемник или телевизор специально, чтобы послушать мастера».

Но ведь для конферансье это время уже давным-давно наступило, его слушают, его печатают большими буквами — так пусть же и он будет мастером!

Синявский не упомянул еще о юморе, который в репортаже необходим и которого Синявскому было не занимать.

Но юмор необходим нам не только как источник радостности и веселости, не только как безжалостный обличитель, он может в трудную для вас минуту помочь как-то со стороны посмотреть на свои невзгоды, несчастья, страдания…

Три года назад на улице, переходя дорогу, я провалился в открытый люк, вывихнул и сломал ногу; со страшной болью проковылял два квартала и, когда меня в полуобморочном состоянии карета «скорой помощи» привезла в больницу, попросил санитарку позвонить домой. На вопрос моей сестры, как я себя чувствую, эта молодая девушка сказала:

— Он у вас какой-то странный: лежит, знаете, весь белый, четыре хирурга ему уколы делают, вывих вправляют, кости составляют, пот у него течет по всему лицу, а он нас смешит!

Привычка? Нет, характер! Но, конечно, характер самовоспитанный… «Подумай, Динни, но все-таки чувства юмора не теряй. Для человека он то же, что аромат для розы», — сказал один из героев Дж. Голсуорси.

И вот возникает вопрос, почему же в цирке рождаются эти веселые «К», а на эстраде?..

Вот и вернемся к разговору о способах конферировать, значит, и о пресловутых экспромтах, этом жупеле для начинающих… А никакого жупела нет! И упрекать надо эстраду вообще, а конферансье в частности, отнюдь не в том, что нет экспромтистов, что мало выдающихся конферансье… А когда их было много? И так ли они «выдавались», эти выдающиеся?

Нынче в Москве (кто бы подумал!) около ста конферансье. А по всей России? А в самодеятельности? Могут ли все они быть «выдающимися»? А разве есть такое количество выдающихся среди артистов других эстрадных жанров? Нет! Так и не надо сегодня потрясать перед молодыми пятью-шестью именами давно ушедших «выдающихся» и требовать, чтобы все молодые были выдающимися.

Когда-то один из действительно выдающихся артистов драмы Далматов сказал, что, если в театре есть пять-шесть очень хороших актеров, а остальные просто хорошие, — это прекрасная труппа. Так вот и давайте принимать меры к тому, чтобы, отдавая дань «выдающимся», сделать так, чтобы все остальные наши конферансье были просто хорошими!

А для этого, мне кажется, надо, чтобы ко всем «идущим в конферансье» предъявлялось одно, но всенепременнейшее требование: быть актерами, хорошими профессиональными актерами.

Отбросим навязнувшие в зубах разговоры об экспромтах, и тогда конферансье, как и всякий другой, говорящий что-либо со сцены, должен уметь это «что-либо» говорить, читать, петь, исполнять хорошо, то есть обладать актерской техникой. Вот, мне кажется, и весь секрет сегодняшнего хорошего конферансье — быть актером. Но это, конечно, при том условии, что он будет исполнять не только хорошо, но и хорошее. Речь идет не о монологах, куплетах, рассказах (хотя они отнюдь не исключаются), речь идет опять-таки о том, как помочь конферансье вести концерт, помочь всем (кроме «выдающихся» — они в помощи не нуждаются) создавать из разрозненных выступлений отдельных артистов нечто цельное — концерт-спектакль… А это очень важно не только зрителям, это, может быть, еще важнее артистам.

Вот он стоит за кулисами на выходе, этот артист, и нервничает, беспокоится, прислушивается, что там, на просцениуме, конферансье говорит про него? А вдруг не про него? Ибо страшно, товарищи, выходить на сцену «на чужие аплодисменты», то есть на зрителей, еще переживающих, обсуждающих успех только что ушедшего артиста!

А еще ужаснее выйти после конферансье, насмешившего и, уходя, буркнувшего: «А теперь послушайте такого-то…» Хорошо еще, что он не говорит с милой улыбкой: «Не скучайте, потом опять буду я» (пусть всегда будет солнце, пусть всегда буду я…).

И как удобно выходить на эстраду, когда публика улыбается тебе и ты, по выражению Сент-Экзюпери, «входишь в ее улыбку»! Вызвать эту улыбку и есть основная задача конферансье! Ее должен приготовить он, конферансье, отдельную для каждого артиста.

Впрочем, обобщать не следует: если за кулисами «стоит и нервничает», скажем, оперная певица и она сказала вам, что будет петь арию Далилы из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила», ей нужно подготовить не улыбку, а серьезную, может быть, даже чуть торжественную встречу…

Помню, в Большом зале Консерватории перед выходом чудеснейшей певицы Надежды Андреевны Обуховой я только сказал публике очень и очень серьезным тоном:

— Внимание! Самый торжественный момент концерта! Забудьте все будничное, домашнее… К вам идет самое большое, самое высокое искусство: Надежда Андреевна Обухова!

И грянул гром.

Я посмотрел в зал — на лицах заинтересованность, серьезность, предвкушение, никаких улыбок… Посмотрел на сцену — улыбка! Улыбаются Надежда Андреевна и ее аккомпаниатор Семен Стучевский. Потом и их улыбки исчезли и началось священнодействие. «Раскрылася душа…» — пела Обухова — Далила на сцене, и раскрылись души сидевших в зале…

И вторую вещь Надежда Андреевна пела классическую, но когда она сказала мне, что будет петь французский вальс