Книга Кодекс скверны. Предтеча - Ольга Ясницкая

— Зайду, — заверил он.

Альмод зачем-то повторил жест и скрылся в юрте. Может Севир научил? Впрочем, какая разница. Чем бы ни был этот арак, предложение звучит заманчиво, но дым всё же стоит прихватить на всякий случай.

После растопки камина, конура бродяги показалась очень даже уютной. Пара кроватей, стол со стульями, шкаф у стены: настоящее жилище как у свободных. Тут же вспомнился дом Седого и сердце почему-то тоскливо защемило.

В этот момент вдруг захотелось вернуться назад, в те годы, когда вот так, вчетвером, сидели в казарме и беззаботно болтали о всяком, но лучше сдохнуть, чем сейчас оказаться снова в Терсентуме. Семьи там уже нет, да и к свободе привыкаешь быстро.

— Ну как тебе новый дом? — Бродяга, кряхтя, растянулся на кровати.

— Спрашиваешь! Перевязку, кстати, не мешало бы сменить.

— Позже Анник осмотрит. Скоро поесть принесут. Сосед заходил, за тебя спрашивал. Сказал, шума наделал.

— Не за того приняли, — отмахнулся Керс. — Слушай, а сколько народу здесь? Видел много пустующих домов.

— Ну так сразу и не скажу, может сотня наберётся без дикарей, конечно. А может и меньше. Строили-то наперёд, чтобы новоприбывшим было где жить, но, как видишь, не особо-то свободные торопятся спасать своих детёнышей. В этом году всего пять семей привезли.

— Где ж вы были лет пятнадцать назад? — Керс провёл рукой по изуродованной щеке. — Может всё сложилось бы иначе.

—Где, где, — горько усмехнулся тот, — там же, где и ты. Я вообще свою семью в глаза не видел. Сразу меня сдали, наверное. Шесть пальцев и всё, ты уже не человек. Так-то, малец.

Дверь распахнулась и в дом завалился мужик, что размахивал топором у носа. В руках нёс посудину с кусками дымящейся свинины и буханку хлеба.

Керс удивлённо уставился на гостя: а этот что здесь потерял?

— Ты уж извини, — помявшись, он опустил гостинец на пыльный стол. — Недавно мы здесь, ещё не привыкли. Подумал, ты за Беккой пришёл.

— Не бери в голову, — отмахнулся Керс и отломил кусок хлеба. — Не привыкать. Хотя на ищейку вроде не похож.

— Знаю, но мало ли. Живём, как на пороховой бочке. Я Джордж, кстати.

— Керс, — подвинув стул к кровати Бродяги, он опустил на сидение миску с мясом.

— Ну, с прибытием, Керс. Рад встрече. Обращайся, если что.

Едва за новым знакомым прикрылась дверь, на пороге показалась седоволосая женщина. Приветливо улыбнувшись, представилась Анникой и водрузила на столешницу небольшой котелок с кукурузной похлёбкой.

— Севир не с вами? — поинтересовалась она у Бродяги.

— Не-а. Срочные дела.

— Плохо. Ладно, зайду позже. Ешьте пока.

Набив живот до отвала, Керс с трудом дополз до кровати и тут же провалился в сон. Снился горящий Терсентум. Толпы осквернённым завороженно наблюдали за оранжевыми языками пламени, лизавшими ненавистные стены дома Мастера. Рядом стояли братья и Твин, почему-то крепко сжимающая его руку.

Проснулся, когда за окном уже было темно. Снег продолжал идти, но ветер стих, что не могло не радовать. Поленья в камине громко потрескивали, комнату тускло освещала масляная лампа.

Бродяги в доме не оказалось. Свалил куда-то, даже не разбудив, но видно, что не так давно. Иначе бы огонь потух.

Понюхав одежду, Керс наморщился. Несло, как от туннельной псины. Под душ бы сейчас, да вряд ли такие удобства здесь найдутся, хотя что-то всё же должно быть. Спросить было не у кого. Тут он вспомнил о приглашении уруттанца и, отыскав в мешке флягу с дымом, направился к юрте вождя. Может тот введёт в курс дела.

Альмод встретил приветливо, сразу налил белой жидкости с пряным запахом и выглянул из юрты, громко кого-то позвав.

— Голоден? — бросил через плечо уруттанец.

— Не отказался бы.

— Сейчас принесут чего-нибудь. Ну как арак?

Керс сделал глоток:

— Неплохо, но дым ядрёней будет.

— Дым? — удивился Альмод. — Как дым можно пить?

— Этот можно, — он протянул флягу.

С сомнением откупорив крышку, уруттанец понюхал содержимое:

— Ну и запах!

— Зато штырит будь здоров, — подмигнул Керс.

— Что такое штырить?

— Попробуй, тогда и узнаешь.

Поколебавшись с минуту, Альмод сделал глоток:

— На вкус как дерьмо, — сплюнул он.

— Это от поганок. Привыкнешь.

Уруттанец, отпив ещё, вернул флягу:

— Лучше арака нет ничего! Все эти ваши вино и дым в подмётки не годятся.

Керс пожал плечами. Какая разница, что глушить? Главное, чтоб вставляло.

— Ты, танаиш, не похож на остальных. Будто и не раб вовсе.

— Что означает танаиш? — полюбопытствовал Керс.

— Танаиш — новые дети Матери-Земли, — пояснил уруттанец. — Любой раб из Легиона может называться танаиш, но не каждый танаиш зовётся рабом.

— Понятно, — протянул Керс. — Слышал, уруттанцы ненавидят осквернённых.

— Нет, не всех, только таких, как ты, меченных, — Альмод с презрением указал на номер.

— Да что ты о нас вообще знаешь? — Керсу почему-то стало обидно за себя и собратьев.

Кто он такой, чтобы судить? Как будто они выбирали, кем стать! Да никого из них и не спрашивали. До сих пор помнит, как проверяли, на что способен. Избивали так, что кровью едва ли не мочился, заставляли на животных показывать, что умеет. Иногда даже снится, как воет от боли несчастный пёс. Тот скорпион, которого сжёг при налёте ни разу не приснился, а собака та долго по ночам приходила. Потом номер набили, прямо на незаживший ожог. Глубоко иглы вводили, боль до сих пор помнит. За слёзы приковывали к столбу на посмешище остальным, за слабость карали плетью.

— Не злись, танаиш. Вас уродуют, вы опасны для себя и других.

— А ты не задавался вопросом, был ли у нас выбор?

Альмод почесал затылок и налил себе ещё арака, не забыв и про кружку Керса:

— Орм говорит, у каждого своё предназначение. Может и вы нужны для чего-то.

— Предназначение? — невесело хмыкнул Керс. — Наше предназначение подтирать задницы свободным. Нравится? Хотел бы так?

Уруттанец нахмурился. Видимо, тон не пришёлся по душе. Керс смотрел в упор, прямо в глаза, и уже был готов к любой реакции.

— А ты мне нравишься, танаиш! — вдруг расхохотался тот. — Такие говорят, что думают. Уважаю честность! Севир был таким же, когда к нам пришёл. Некуда было идти, вот и попросился, чтобы приняли.

— Мне показалось, ты не больно рад был его видеть, — Керс одним глотком осушил кружку.