Книга Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф

Ану-син несказанно удивилась, когда однажды к ней пожаловал гонец от Шамхат: любимая царская наложница возжелала видеть её во дворце.

Увидев женщину, некогда покорившую царя настолько, что он возвысил её до положения, равного тому, какое занимала его главная жена, Ану-син слегка смутилась. Следы былой красоты ещё угадывались в точёных чертах её тонкого лица, в удивительном разрезе чёрных глаз, и, однако, годы, отягощённые тяжёлой болезнью, сделали из неё почти старуху. Её некогда роскошные волосы поседели, стали жидкими и короткими, и без парика Шамхат не смела появляться царю на глаза. Её полные, свежие щёки похудели; на них играл искусственный румянец рядом с белилами. Богато украшенные вышивкой и драгоценными каменьями наряды не шли к увядающей красавице, невзирая на все её старания удержать улетающую молодость. Стоя перед царской наложницей в её богато убранных покоях, глядя на неё, Ану-син воочию убедилась, как быстротечно время и как оно безжалостно к женской красоте.

— Я знаю, что владыка мечтает о тебе с тех пор, как увидел тебя на твоей свадьбе, — после традиционного обмена приветствий обратилась Шамхат к гостье; её густо обведённые краской гухлу глаза в упор смотрели на молодую соперницу. — Если бы не присутствие твоего мужа и не моя болезнь, из-за которой он испытывает ко мне жалость и сострадание, тебе уже давно было бы велено перебраться в царский гарем. Но теперь Оннес оставляет тебя одну, и богам лишь ведомо, когда он вернётся и вернётся ли живым. Я имела возможность хорошо изучить нрав владыки, его вкусы, желания и привычки. У меня нет причины сомневаться в том, что, как только твой муж окажется за пределами Ниневии, неудовлетворённая похоть Нина погонит его к тебе. Я думаю, что царь назвал Оннеса туртаном вовсе не потому, что ценит его воинскую доблесть, а для того, чтобы расчистить себе дорогу в твои покои. Скажешь, это всё бредни ревнивой собственницы? безумные домыслы стареющей красавицы, проигравшей схватку за своего мужчину молодой сопернице? Ну а я скажу тебе, что все мои слова не так уж далеки от истины…

— И что же мне делать? — Ану-син пожала плечами; она и не думала спорить с хозяйкой покоев. — Как я должна поступить, если всё то, о чём ты говоришь, окажется правдой?

— Уезжай из Ниневии, исчезни прежде, чем гонец от царя привезёт тебе приказ явиться к нему или встретить его в доме твоего мужа.

— Куда же и под каким предлогом я должна уехать? — удивилась Ану-син.

Шамхат ответила ей долгим проницательным взглядом.

— Ты же хочешь понести от своего мужа, пока он ещё здесь? — неожиданно сказала она, не сводя с лица Ану-син глаз, в которых горел горячечный огонь. — Так вот. Я знаю, как тебе помочь. Когда Оннес на супружеском ложе накроет тебя, как бык покрывает корову, собери его семя в эту чашу и отнеси в храм Ураша. Я дам тебе в проводники свою старую служанку. Но помни: за ту услугу, что окажут тебе жрицы Ураша, им нужно жертвоприношение и щедрые дары. Если ты уверена в своём желании и хочешь, чтобы твоя жертва была принята благосклонно, иди и готовься. Как только твой муж выйдет из твоих покоев, пришли ко мне гонца и сама собирайся в дорогу.

Во время своего обучения в храме Иштар, Дарующей воду, Ану-син узнала, что давным-давно в землях первых людей существовал странный и таинственный культ двуполого божества Ураша. Жрец Илшу говорил, что служению этому божеству посвящали людей с признаками женского и мужского пола. Этот культ был такой древний и закрытый, что многие уже позабыли о нём. Но, как оказалось, огонь на алтаре Ураша, как и в святилище Ишхары, не погас.

Приняв из рук Шамхат необыкновенную чашу — из толстого стекла, излучавшего холодное голубое сияние, украшенную затейливой росписью, напоминавшей загадочные письмена, Ану-син слегка поклонилась ей и отправилась домой, охваченная сильным волнением.

… Лёжа в своих покоях, Оннес думал о предстоящем походе: с рассветом ассирийская армия выступала из Ниневии под его командованием, и эта новая высокая должность вызывала у него одновременно гордость и волнение. Но вот на какое-то мгновение его внимание переключилось совсем на другие мысли. В его памяти возник облик Ану-син — такой, какой она была этой ночью, когда дарила его своими умелыми жаркими ласками. Её чёрные глаза, горящие особым, свойственным только ей одной светом, встретились с его взглядом, он вновь услышал её лёгкие шаги, когда она подходила к нему с чашей вина, услышал слова, с которыми она тогда протянула ему эту чашу. Её очарование, в плену которого он по-прежнему находился, этой ночью усилилось впечатлением некой тайны, скрывавшейся в её словах, её взгляде, в том, как она занималась с ним любовью. Всё было не так, как обычно. Она не пожелала принять в себя жидкость, истёкшую из его чресел, и ему пришлось извергнуть своё семя ей на живот. Он удивился, но всё же подчинился её желанию; это было странно, но он слишком устал, чтобы искать объяснение новой прихоти своей жены. Близился рассвет…

Без слёз и стенаний, но с горькой тоской на душе проводив мужа в далёкий поход, Ану-син и сама начала собираться в дорогу. Она взяла чашу с собранной жидкостью и, тщательно закрыв её крышкой, чтобы не пролилось ни капли, поместила её в заплечный мешок из грубой воловьей кожи. На исходе дня, когда у Ану-син всё было готово для встречи с таинственными жрицами Ураша, у её дома появилась служанка, присланная Шамхат.

Вечерняя заря уже погасла и звёзды одна за другой стали зажигаться на небе, когда Ану-син, следуя за старухой, вышла далеко за окраину города. Скоро они ступили в густую рощу и, углубившись под её тёмные, зелёные своды, неожиданно оказались в маленькой пещере, вырытой в одном из тех холмов, которыми так изобиловала долина Двуречья.

Пещера была низкая и узкая; Ану-син посветила факелом и, никого не увидев, стала ждать, что будет дальше. На все её вопросы старуха-проводница отвечала только жестами отрицания, что она или ничего не знает, или по какой-то причине не смеет говорить.

Вдруг пол под ногами Ану-син начал опускаться; от неожиданности она уронила факел и хотела выбежать из пещеры, но было уже поздно: она очутилась в полном мраке под землёй. Раздалось несколько глухих ударов грома, а через несколько минут перед Ану-син появилась светлая точка. Постепенно, медленно расширяясь, она приняла форму движущегося облака и наконец превратилась в человеческую фигуру, черты лица которой Ану-син не могла разглядеть. Несомненно, то была одна из жриц Ураша.

— Я приму от тебя чашу с семенем и исполню твоё заветное желание, — раздался голос, подобного которому Ану-син ещё не приходилось слышать; двойной, одновременно грубый мужской и звонкий женский, этот голос принадлежал существу обоих полов. — Но ты должна быть готова к тому, что тебе придётся беспрекословно подчиняться всем моим требованиям и что твоё пребывание здесь продлится несколько дней.

— Я готова, — отозвалась Ану-син смиренным голосом и, развязав мешок, осторожно извлекла из него светящуюся голубовато-лунным сиянием чашу.

В тот самый момент, когда Ану-син протягивала жрице чашу с семенем своего мужа, за спиной у неё появилась ещё одна служительница. Что-то острое и тонкое, как змеиное жало, вонзилось под лопатку Ану-син, и она, вдруг согнувшись в коленях, осела на пол.