Книга Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова

Тем не менее красноречивое примечание к записи 1831 года, сделанное Андреем в 1850 году, когда он перечитывал дневник, позволяет предположить, что в целом отец был доволен результатами своей образовательной программы. Шестым номером в списке составленных в 1831 году «законов» было: «Уроки Алешины поаккуратнее». В 1850 году Андрей приписал на полях: «Богу – благодарение»[823], – по-видимому, благодаря за благочестие, чувство долга и добродушие своего уже взрослого сына. Хотя Алексей не стал интеллектуалом и не проявлял никакого интереса к сложным идеям, он, по крайней мере, вполне соответствовал другим, нравственным критериям образовательной программы Андрея, и удовлетворение, выраженное отцом в этом примечании, свидетельствует, что они-то в конце концов и были для него важнее всего; в этом отношении, полагал он, его усилия увенчались успехом.

Глава 9
Просвещение для всех

К концу 1830‐х годов долги Чихачёвых были в основном выплачены, и в 1837 году Алексея отправили учиться в Москву. Сестра последовала за ним через два года, но заболела неизвестной «жестокой болезнью» и, по-видимому, была на какое-то время отослана домой. В 1841 году она поступила в московский пансион мадам Шрейер[824]. На следующий год Андрей и Наталья ненадолго перебрались в Москву, чтобы побыть с детьми, а затем вся семья совершила паломничество в Киев. Вскоре после возвращения, в 1843 году, они переехали в новый кирпичный дом, строительство которого (оно было начато в 1835 году) наконец завершилось. В начале 1840‐х годов Алексей, вероятно, учился в Московском университете, а к 1847 году поступил на службу в армию[825]. Год спустя Александра вышла замуж. С 1845 года, в период взросления детей и их отъезда из родного гнезда, Андрей все чаще задумывался о «нравственном руководстве» применительно к более широкой аудитории.

Еще серьезнее он задумался об этом после пережитого им в 1848–1850 годах религиозного прозрения, которое побудило его начать смелый проект по сбору средств на постройку церкви в соседних Зимёнках (для которой он также принял в дар ценные иконы), восстановление монастыря и учреждение первой в губернии бесплатной библиотеки для крестьян. В написанных в эти годы статьях Андрей описывает и популяризирует свои благочестивые предприятия («Несколько слов для желающих помолиться в Киеве») и теории об образовании («О воспитании детей»), а также отвечает на вопросы повседневной жизни провинциального дворянства: «Как лучше устроить верховой погреб?», «О долгах», «Вопрос об истреблении волков» и «О сношениях между помещиками»[826]. В те годы Андрей переплел множество писем (как семейных, так и касавшихся его проектов) и составил к ним краткий указатель[827]. В совокупности с опубликованными статьями эти документы проливают свет на постепенное развитие идей Андрея, адресованных теперь более широкой аудитории, а не только собственным детям и деревенским жителям[828]. Эта эволюция показывает, что взятая Андреем на себя роль наставника детей считалась вполне приличествующей мужчине, не только потому, что воспитание было интеллектуальной задачей, но и в связи с тем, что это занятие позволяло ему сделать интеллектуальный вклад в жизнь общества. Исполнение роли родителя он начал воспринимать как ценный вклад в общественную жизнь.

Если судить по тому, в каких заведениях Андрей учился (пансион в Москве и Дворянский полк в Санкт-Петербурге), то можно сказать, что для своего времени и социального положения он получил очень хорошее образование. Однако, прочитав книгу «Риторика», Андрей записал: «На всякой странице до крайности сожалею что мало меня в молодости учили»[829]. Несмотря на любовь к чтению, его самостоятельные ученые занятия постоянно были для него источником разочарования: «Сколько я жалею что при моей охоте читать я имею столь слабую память – и даже при самом чтении, прочитав страницу уже я забываю. Итак какую же пользу извлечь могу? – Совершенно никакой. А при том дурная очень привычка торопиться читать, как будто гонят или погоняют?»[830] Уже в середине 1830‐х годов Андрей признавался Якову, что считает себя способным преуспеть в качестве журналиста, но колеблется, опасаясь, что недостаточно образован: «Мне сдается, что – ежели бы в молодости я поприлежнее учился, или хоть просто секнули бы меня разков 7, то я бы рано или поздно также издавал журнальцы, ну хоть 3-го разрядца. „Зачем дело стало? Начни теперь!“ /пожалуй скажешь ты…/»[831] На другой день он опять сетует, что зря растратил юность и продолжает использовать время (в «под старость», то есть в тридцать семь лет) не так мудро, как мог бы:

Ах Боже мой, как время идет быстро, и как мало мы его видим, и употреблять умеем. Озираюсь назад, и смотрю что я в 3 года сделал? – ничего. – Ежели бы я был хорошим ученым, мог бы в это время сделать полезное открытие, предать его тиснению. Вот польза, вот живой памятник по себе. Право я часто сам с собою рассуждаю: как жаль, что я мало и плохо учился. И теперь только (под старость) чувствую, что учение есть неиссякаемое сокровище для человека. Оно его везде и повсюду занимает и утешает. И всегда все новое, приятное!! – Ну да полно философствовать; давай обирать вокруг себя[832].