Книга Сенека. Избранные труды - Луций Анней Сенека

И выше всех, колебля лавр священный,

Грядет неистовая жрица Феба.

Хор троянок. Кассандра

Хор

О, сколь сладкое зло для земнородных всех

Эта к жизни любовь, а ведь приют от бед

Всем открыт, и страдальцев смерть

Призывает в тихую пристань мира,

Не смущает ее страх и гроза судьбы,

Не проникнет в нее несправедливый

Огонь Громовержца.

Мир глубокий царствует там. Не страшны

Ни собранья граждан, ни гнев грозящий

Победивших, ни над свирепым Кором

Буйство моря, ни боевые рати,

Ни облака густые

Пыли конницы варваров беспощадной.

Ни паденье города, что хоронит

Весь народ под пламенем стен зажженных

В неукротимых бранях.

Рабство всякое тот порвал,

Презирает пустых богов,

Кто на сумрачный Ахеронт,

На печальный подземный Стикс

Беспечально вперяет взор

И дерзает покончить жизнь.

Равен он царям и самим богам.

Не умеющий умереть как жалок!

Мы крушение родины видели гибельной ночью,

В час, когда дорян огни пожирали дарданские кровли.

От оружий бранных не пала Троя,

Как когда-то пала от стрел Геракла.

Сын Фетиды не победил наш город,

Ни Патрокл – свирепого друг Пелида,

Что сверкал оружьем своим заемным

И троянцев гнал, притворясь Ахиллом.

И не сам Пелид, что, ярясь от горя,

Быстрым бегом в страх приводил троянок,

Созерцавших битву со стен высоких.

Ах! Потеряли мы

Честь погибнуть смело в бою открытом,

Десять лет противилась Троя, чтобы

От коварства ночи одной погибнуть.

Дар притворный видели мы, и сами

Приношение данаев роковое

В град ввели десницею легковерной.

Конь огромный весь содрогался часто

На пороге Трои, в своих он недрах

Нес царей сокрытых и ужас брани.

Можно, можно было разрушить козни,

Чтобы сами от своего коварства

Пали греки; часто щиты звенели,

Тихий говор нам долетал до слуха:

Пирр шумел внутри, повинуясь плохо

Хитроумцу Улиссу.

Без страха веревки святая берет

С ликованьем троянская вся молодежь.

Средь отроков-сверстников Астианакс

И невеста костра Гемонийского с ним

Ведут толпы:

Та – женский отряд, а он – мужской.

Нарядные матери Трои несут

Подарки богам.

Отцы, разрядившись, идут к алтарям;

Одно ликованье у всех на лице,

И – чего после Гекторовых похорон

Не бывало – Гекуба сама весела.

Что первым оплачешь, моя печаль,

И что последним оплачешь ты?

Разрушенье ли стен, что воздвигнуты встарь

Руками богов?

Сожженные ль храмы с богами их?

Нет времени плакать об этих бедах.

О тебе мы рыдаем, великий отец!

Ведь зрели мы,

Как в горло старца вонзенный меч

От капель кровавых едва покраснел.

Кассандра

Остановите слезы; будет время

Для них и после; жалобным стенаньем

Оплакивайте собственный удел.

Моя печаль не хочет соучастья,

Не сетуйте над горестью моею:

Меня самой довольно для того!

Хор

Со слезами слезы отрадно смешать,

Сокрытая скорбь терзает и жжет.

Отрадно оплакать родных сообща.

Да и ты, хоть и твердая дева и скорбь

Умеешь терпеть, не сможешь одна

Оплакать такую большую беду.

О, нет! Ни печальный ночной соловей,

Что весною на ветке зеленой поет

И об Итии плачет на сотни ладов;

Ни фракийская ласточка, что сидит

На крыше высокой и целый день

Болтливо щебечет о мужнем грехе,

Не смогут достойно оплакать судьбу

Семьи твоей бедной; но даже сам

Белоснежный лебедь на берегах

Танаиса и Гистра, когда пред концом

Последнюю, сладкую песню поет;

Ни птица морей Альциона, чей стон

Сливается вечно с роптанием волн

Над Цеиксом мертвым, не веря волнам,

Когда тишина на просторе морском,

Смела и робка, в зыбучем гнезде

Она согревает птенцов; ни толпа

Кибелиных женообразных жрецов,

Что руки терзают себе и под вой

Пронзительных флейт поражают себя

Ударами в грудь, чтоб оплакать смерть

Фригийского Аттиса! Меры нет,

О, Кассандра, слезам. То, что терпим мы,

Уж всякую меру давно превзошло.

Но для чего срываешь с головы

Священные повязки? Ведь несчастным

Особенно пристало чтить богов.

Кассандра

Мои несчастья победили страх,

Не умолить мне просьбами небесных,

И коль они свирепствовать хотят,

Они теперь бессильны. Надо мной

Судьба свои все силы истощила.

Где родина, отец и где сестра?

Могильные холмы и алтари

Испили кровь мою. Где хор счастливый

Любимых братьев? Опустел дворец.

И в теремах Приамовы невестки

Вдовеют все, коль не считать Лаконки.

И мать царей, владычица фригиян,

Гекуба, огонь зачавшая во чреве,

Нарушивши законы естества,

Звериный облик приняла и лает

Неистово кругом родных развалин,