Книга Актер. Часть 3, 4 - Юлия Кова

 При имени Альфонса Мухи Лиза вздрогнула. И дело было не в творчестве этого живописца, а в том, что Альфонс Муха был чехом. Воспоминания... Уловив в лице Лизы непонятное раздражение, соседка, хорошая, но излишне активная женщина средних лет, как все питерцы, искренне уверовавшая в то, что «Питер — это культурная столица России», решила перевести стрелки, но не снижать напор: — А если не хочешь, то можем в Музей современного искусства сходить. Там сегодня открывается выста...

 — Привет, Лиз.

 В этот момент возникло то, что называют паузой.

 Во-первых, соседка Лиз онемела. Во-вторых, в голове этой женщины промелькнуло, что она никогда не видела в глазах Лизы такого нереального и безумного счастья. В-третьих, машинально переведя взгляд с лица Лизы на того, кто стоял за спиной у Лизы, соседка поймала себя на той мысли, что в жизни не бывает подобных мужчин. И что этот парень («ой, внешность какая, ох, погибель моя») жутко напоминает ей какую-то популярную кинозвезду с европейской фамилией.

 А дальше соседке стало еще интересней. Потому что буквально через секунду глаза Лизы потухли, и на ее лице появилось такое непреклонное выражение, что соседка даже поежилась.

 Тем временем Лиз, обернувшись к обращавшемуся к ней чуваку, смерила его долгим взглядом, металлическим голосом произнесла: — Привет, — после чего повернулась к соседке: — Кать, ты прости, но, если можно, то давай мы с тобой завтра поговорим?

 — А? А, ну да. — И — да, Питер — это культурная столица России. Так что Катя, сообразив, что ее вежливо отшивают, так же вежливо попрощалась, пожелала Лизе хорошего дня и, в последний раз взглянув на нереального парня, унеслась по своим делам.

 Посмотрев ей вслед, Лиза перевела дух (сердце продолжало колотиться, как бешеное) и развернулась к тому, с кем не чаяла встретиться:

 — Как ты узнал меня?

 Нормальный вопрос? Даже с учетом того, что перед тобой не двенадцатилетняя Лиза, и не Элисон Грейсон, а девушка, чей портрет показал тебе Андрей? А с другой стороны, рисунок не передавал ни свойственной Лизе ауры, ни общего впечатления от нее — иными словами, не было в том карандашном наброске отражения того уникального, данного каждому человеку штрих-кода, по которому любящий тебя, даже ослепнув, как он с Элисон, узнаёт свою половину.

 «Тот художник ее не чувствовал, — неожиданно понял Алекс. — Этот человек очень сильно ее любил, но он ее не ощущал».

 А еще у Лиз были все те же зеленые радужки. То есть у Алекса даже мысль не возникла, мол, как похожа, просто одно лицо, и что он мог ошибиться.

 Но она задала ему вопрос.

 — Лиз, у тебя все те же глаза.

 — Не переживай. Через месяц у меня операция, и они станут черными.

 — А зачем тебе это? — не понял он.

 — А мне черные больше нравятся.

 А что надо было ответить? Что каждый раз, когда ты видишь себя в зеркале, ты вспоминаешь его? И что каждый раз, каждый день тебе немыслимо больно от этого? Или сказать ему, что твое сердце уже превратилось в сосущую, рваную рану? Или, может, тебе рассказать, что пока он сидел в «Панкраце», ты по ночам выла в подушку, понимая, что он взял на себя твою вину? Хорошо еще, что отец согласился быстро вытащить его из СИЗО, правда, предварительно в пух и прах разругавшись с ней и Андреем. Хотя Исаева она так и не видела. Но знала от Мари-Энн, что Андрей мотался с этим к отцу в больницу. А ей отец на полном серьезе поклялся, что, если она только посмеет с криками «я виновата» поехать сдаваться в «Панкрац», он сделает все, чтобы Алекса продержали в СИЗО, как минимум, еще три лишних месяца.

 Что, об этом ему рассказать? Распахнуть душу, выложить правду... Дать ему испытать к ней всю меру благодарности за то, что он по ее же вине отсидел за нее в СИЗО? Еще чего! У него впереди — будущее, у нее — пустота. Но ты же, в общем, хорошая девочка, Лиза? Так помоги ему с честью выйти из этой истории и забыть тебя.

 — Алекс, зачем ты приехал?

 И в его таких же лучистых, как у нее минутой назад, глазах появилось удивление. Затем его взгляд стал спокойным, сосредоточенным. Чем, откровенно говоря, он ей только добавил, и Лиз закусила губу. Сообразив, что флер-де-лис готовится к драке в попытке отстоять их не-совместное будущее, Алекс вздохнул и спустил с плеча на асфальт тяжелую сумку. От движения манжет куртки задрался и обнажил его левую руку. Кисть была забинтована от пальцев и до запястья. И Лиз разом побледнела до белого. В зрачках появился откровенный страх.

 — Что у тебя с рукой? Это я... я не успела тогда, в Кршивоклате?

 — Все нормально, скоро пройдет.

 — Алекс, не ври! Что у тебя с рукой?

 — Ничего особенного.

 — Перелом?

 — Нет. Вывих. Но до нашей свадьбы все заживет.

 — Алекс, до какой еще свадьбы? Ты что, издеваешься?

 Какие издевки? Она и так на нервах. Похоже на скрученную стальную пружину, до которой страшно дотронуться. Ощущение, что внутри нее все звенит от напряжения. Но не рассказывать же ей в вашу первую встречу, что у тебя было уже три операции, но чувствительность кисти до сих пор не восстановлена, и что пальцы тебя плохо слушаются, и что твоей актерской карьере, по всей видимости, пришел конец. И что ты, понимая все это, уже подал заявку в Пражскую академию искусств на зачисление на режиссерский факультет. А с другой стороны, может, оно и к лучшему? В противном случае, появись ты со своим нимбом звезды вместе с Лизой, и СМИ не оставят ее в покое. Будут рыть вокруг ее прошлого, а ей это точно не надо. И хотя это правильно, но сейчас гораздо важнее другое. Ему — постараться ее убедить принять его в свою жизнь. Ей — прекратить ломать комедию на тему того, как бы так побыстрее выставить его обратно в Прагу из Пушкина? А тут еще и Лиз опять в него выстрелила:

 — Ладно, про твою руку мы потом поговорим. Как ты меня разыскал? Что, опять проделки Исаева?

 — Да нет. Я приехал в город, пошел в нашу гостиницу, — он заметил, как она вспыхнула при слове «нашей». — Спросил на ресепшен, не приезжала ли к ним девушка, подходящая под описание твоей внешности. Женщина на ресепшен сказала, что нет, что такой у них нет, но в Пушкине сейчас туристический вал. И дала мне адреса, по которым часто сдают квартиры. Я обошел три адреса. Четвертым был твой.

 — Понятно. Алекс, зачем ты сюда приехал? — теперь в ее голосе звучала прямо-таки нетерпимость. Мол, я тебя сюда не звала, я тебя не ждала и вообще. И с одной стороны, ее страхи можно понять, а с другой ... Да ладно, им что, по двенадцать лет? Хватит играть в эти дурацкие недомолвки.

 — Потому что я хочу, чтобы мы были вместе. Еще потому, что я хочу сказать спасибо твоему отцу за то, что он вытягивал меня из СИЗО. А еще ты кое-что оставила в Комри. Погоди-ка. — Алекс опустился на корточки перед сумкой, покопался в кармашке и протянул ей ее серебряный крестик.

 Помедлив, он тоже присела, потянувшись за ним: