Книга Жерминаль - Эмиль Золя

И первый со всего размаху ударил топором в дверь лавки. Вслед за ним прибежали Левак, Маэ и кое-кто еще. Но женщины разъярились и не выпускали Сесиль. Из тисков Бессмертного она попала в руки Горелой. Лидия и Бебер, которых науськивал Жанлен, поползли на четвереньках, собираясь подлезть под кринолин модницы. Сесиль дергали в разные стороны, платье ее трещало по швам, как вдруг прискакал какой-то верховой, расталкивая лошадью толпу, разгоняя хлыстом тех, кто не сразу отскакивал в сторону.

- Ах, мерзавцы! Вы принялись избивать наших дочерей?

Это был Денелен, приехавший за дочерьми и на обед к директору. Соскочив с седла, он обнял Сесиль за талию и повел; другой рукой он с необыкновенной ловкостью и силой управлял лошадью и, пользуясь ею, как живым тараном, раздвигал толпу, отступавшую перед ее скачками. У ворот опять началась схватка, однако Денелен прошел, отдавил многим ноги. Эта нежданная помощь избавила от опасности и Негреля и г-на Энбо, которых осыпали ругательствами и тумаками. А когда Негрель вошел наконец в дом, подхватив на руки упавшую в обморок Сесиль, в рослого Денелена, который стоял на крыльце, заслоняя директора швырнули камень, едва не раздробив ему плечо.

- Правильно! - крикнул он. - Сломали мои машины, теперь переломайте мне кости!

Он живо захлопнул дверь. По деревянной филенке застучали камни.

- Вот бешеные! - заговорил Денелен. - Еще секунда, и они продырявили бы мне череп, как пустую тыкву... Да что теперь с ними разговаривать! Даже и не притаитесь. Они ничего не сознают. Остается только дубиной их бить.

В гостиной плакали Грегуары, глядя на очнувшуюся дочь. Сесиль возвратилась цела и невредима, - без: единой царапинки, только вуалетка ее потерялась. Но какого страху она натерпелась! А тут вдруг явилась кухарка Грегуаров Мелани и принялась рассказывать, как шайка бунтовщиков все разгромила в Пиолене. До смерти перепугавшись, она прибежала предупредить хозяев. Кухарка тоже прошмыгнула с улицы в приотворенную дверь, когда происходила свалка, только никто ее не заметил; в ее бесконечном повествовании единственный камень, брошенный Жанленом и разбивший лишь одно стекло, превратился в форменную канонаду, от которой растрескались стены. И тогда у г-на Грегуара все перемешалось в голове. Что ж это такое? Чуть не удушили его дочь, стерли с лица земли его дом! Так, значит, это правда, что углекопы рассердились на него за то, что он так хорошо жил их трудом?

Горничная, принеся для Сесиль полотенце и одеколон, твердила свое:

- Удивительное дело! Ведь они совсем не злые! Госпожа Энбо сидела, вся бледная, и не могла оправиться от жестоких треволнений. Она только улыбнулась томном улыбкой, когда стали хвалить Негреля. Родители Сеснль благодарили главным образом его: несомненно, они вполне согласны были выдать за него дочь. Господин Энбо молча смотрел на всех, переводил взгляд с жены на ее любовника, которого он утром клялся убить, глядел на девушку, которая избавит его от Негреля. А зачем спешить с этим браком? Он теперь боялся только одного: как бы его супруга ее опустилась еще ниже, - быть может, до какого-нибудь лакея.

- А как вы, мои дорогие? - спросил Денелен дочерей. - Вас не ушибли?

Несмотря на пережитый испуг, Люси и Жанна были довольны, что видели картину бунта. Теперь они смеялись.

- Черт подери! - продолжал отец. - Ну и денек выдался! Если желаете, дочки, иметь приданое, то постарайтесь сами его заработать. Да еще, пожалуй, придется вам и меня кормить.

Денеден старался шутить, ив голос у него дрожал, на глаза навернулись слезы, когда дочери бросились его обнимать.

Господин Энбо слышал это признание в разорении. Какая-то мысль мелькнула у него, и лицо его просветлело. А ведь и в самом деле, теперь-то Вандамские копи наверняка перейдут в руки Компании Монсу. Наконец-то удача! Надежда его осуществилась, - вот на чем он отыграется: благодаря этому случаю он вновь вернет себе благосклонность правления. При каждой катастрофе в своей личной жизни он искал успокоения в строгом исполнении полученных приказов; военная дисциплина, которой он подчинял себя, давала ему некое подобие счастья.

Постепенно все успокоились: наступившая тишина, ровный свет двух ламп, тепло и уют, плотные драпировки, заглушавшие звуки, - все радовало после утомительных волнений. А что происходило там, на улице? Крики смолкли, камни больше не били по фасаду; слышались только глухие размашистые удары, похожие на отдаленный стук топора лесоруба. Всем хотелось узнать, что происходит. Мужчины вернулись в прихожую и дерзнули бросить взгляд на улицу сквозь застекленную верхнюю часть двери. Дамы и барышни поднялись на второй этаж и встали за решетчатыми ставнями.

- Видите, вон стоит мерзавец Раснер, - вон тот, на другой стороне улицы, у дверей кабака? - сказал Денелену г-н Энбо. - Я сразу почуял, что без него дело не обошлось.

А меж тем не Раснер, а Этьен рубил топором дверь в лавке Мегра. Рубил и звал к себе товарищей. Разве весь товар в этой лавке не принадлежит углекопам? Разве не имеют они право отнять свое добро у вора, который так долго обкрадывал их, да еще морил их голодом по приказу Компании? Мало-помалу все бросили особняк директора и побежали громить лавку Мегра. Снова раздались крики: "Хлеба! Хлеба! Хлеба!" Уж здесь-то, за этой дверью, хлеба сколько хочешь! И голодные в исступлении ринулись туда, словно больше не могли ждать, словно вот-вот они упадут на улице бездыханными. У дверей была такая давка, что Этьен боялся поранить кого-нибудь топором.

А Мегра, убравшись из передней директора, сперва укрылся в кухне, но оттуда ничего не было видно, а ему чудились ужасные покушения на его лавку; тогда он перебрался из подвального помещения во двор, решив спрятаться за насосом, и тут вдруг ясно услышал, как трещит дверь его лавки, как вопят осаждающие, призывая разграбить его товары, и выкрикивают его имя. Значит, это не страшный сон, а явь, - он не видел нападавших, зато хорошо их слышал, от их воя у него звенело в ушах. Каждый удар ломом или топором отдавался у него в сердце. Вот, должно быть, сорвали дверные петли, еще пять минут, и лавку возьмут приступом. Воображение рисовало ему страшные картины: эти разбойники ворвутся, взломают ящики, распорют мешки, все съедят, разнесут в щепки весь дом, не будет у него даже клюки, чтобы пойти с ней побираться по деревням. Нет, он не даст разбойникам разорить его дотла, лучше сдохнуть! Со двора особняка ему видно было одно окно в боковой стене его дома, и в нем вырисовывалась худенькая женская фигурка, - там стояла его жена, за запотевшим стеклом смутно виднелось ее бледное лицо; вероятно, она с обычным своим видом побитой собачонки смотрела, как ломятся в дверь лавки, принадлежащей ее мужу. Под окном находился амбар, и на крышу его можно было взобраться из директорского сада, вскарабкавшись по деревянной решетке трельяжа, прикрывавшего глухой забор; затем проползти на четвереньках по черепичной крыше амбара до окна и влезть в него. Теперь Мегра одолевала одна неотвязная мысль - пробраться таким путем в свой дом. Как он раскаивался, что бросил свою лавку на произвол судьбы. Может быть, он еще успеет забаррикадировать дверь лавки шкафами, комодом, столами; он даже придумывал другие героические способы защиты: лить сверху на грабителей кипящее масло и пылающий керосин. Но страстная любовь к своему имуществу боролась в его душе с мучительным страхом, и преодолеть трусость было трудно. И вдруг, вздрогнув от особенно громкого удара топора, он решился. Алчность взяла верх, - они с женой телом своим прикроют мешки, но не выпустят из лавки ни одной буханки хлеба. И вот он полез. Но тотчас раздался вой: