Книга Высшая степень обиды - Тамара Шатохина

А Гриша грустил… грустил по своей маме. Психолог посоветовала рассказать о ее смерти как можно скорее, привела разумные доводы… Сделать это должен был самый близкий для Гриши человек. Это была бабушка Тома – на тот момент ни я, ни Виктор считаться такими еще не могли. Хорошо, что вообще оказались рядом, когда после очередного вопроса про Свету мама тяжело вздохнула, посадила мальчика к себе на колени и стала рассказывать…

О том, что люди вначале живут здесь, рядом с нами, а потом – на небе. Кто-то уходит туда раньше, а кто-то позже… мама Света уже там и к нам больше не вернется. Не потому, что не хочет – просто так положено. Нет… сейчас к ней нельзя – нужно еще многое сделать, чтобы ее порадовать – вырасти, стать сильным и умным… вырастить своих деток и даже внуков, и только потом…

Плакали и мама и Гриша. И я тоже, потому что он развел ручками и растеряно спросил у нас:

– И никак…?

Мы печально кивнули – никак… только так.

Психолог говорила, что могут быть крики и слезы, но это не страшно – намного хуже, когда ребенок замыкается в себе. Я помнила это, и мама будто бы нашла правильные слова, и все равно…. Хотелось обнять, пожалеть… Усольцев же просто вышел и стоял на крыльце, глядя на заснеженную Таю.

Спасением для Гриши стал он. Это было странно и удивительно, но опять нам объяснили – Виктору не пришлось никого вытеснять и подменять в сознании ребенка. Он просто занял пустовавшую нишу, частично восполнив собой Гришину утрату и став для него давно желанным папой. Мальчик потянулся к нему, и Виктор отнесся к этому с ответственностью и пониманием. А я немного завидовала – с того самого дня, как он предложил себя в качестве папы, Гриша стал звать его папой. А я была Зоя…

Должно было пройти какое-то время, пока я стану очень нужной ему. Психолог обещала, что оно обязательно настанет. И что просто мужская ответственность и принятие внезапно проснувшейся у меня потребности в материнстве, в какой-то момент или же постепенно перерастут у Усольцева в настоящую отцовскую любовь к Грише. Потому что он открыт для нее. Мотивация при решении об усыновлении важна, но главным была именно эта готовность, которую психолог в нем увидела.

– Гриша обязательно подберет ключик к сердцу папы. Мальчик как нельзя лучше вписывается в вашу эпоху… перемен, – обещала она.

Ключиком к сердцу Усольцева стала Гришкина сбитая коленка. А, скорее – тихое детское мужество, если такое определение вообще возможно.

Существовала в природе мистика или нет? Я склонялась к тому, что она все-таки есть – в таких вот необъяснимых совпадениях и даже мелком стечении обстоятельств. И моя способность попадать не в то время не в то место яркая иллюстрация тому – надо же было оказаться возле той беседки, а потом – и в той палате. И неизвестно вообще – к худу это случилось или к добру? Потому что в обоих случаях дальше следовал крутейший жизненный поворот, а за ним, после череды испытаний – все-таки счастье, в чем-то даже более полное, чем до этого. И лучше бы такое добро да без худа, но раз уж в этой жизни за все нужно платить…

И коленка эта тоже… Кто мог знать, что сердце сильного, много повидавшего в жизни мужчины дрогнет и распахнется навстречу ребенку вот так – в обстоятельствах, почти один в один повторяющих случай из жизни нашей же семьи.

Я выглянула из кухни, услыхав, как громко хлопнула входная дверь. Вышел из своей комнаты папа. И мы услышали растерянный детский лепет пополам со всхлипами:

– Папа… жалко, да? До слезок?

В прихожей Усольцев держал на руках и прижимал к себе Гришу. Увидел меня, мотнул головой, будто отрицая случившееся и просипел:

– Не уследил… Что сейчас делать, Зоя?

С Гришкиной коленки, стесанной об асфальт, капала кровь... Что-то будто пробежало изнутри по животу, пробрало холодом… Вспышкой памяти – орущий от страха и боли Ромка, леденящий ступор, мое глупое истеричное хихиканье, которому я до сих пор не могла найти объяснения. А тут сейчас – потерянный Усольцев с виноватыми глазами и Гриша, шмыгающий носом и вытирающий кулачком глазки себе и заодно – ему. Виктор послушно прикрывал их, не мешая...

– Геройские моряки лечат себя сами, – дрогнувшим голосом повторила я слова Паши, – пошли-ка в ванную, ребята.

Дальше я промыла ссадину теплой кипяченой водой, протерла вокруг ваткой, подробно объясняя, что и для чего делаю – как Паша в свое время. А потом Гриша сам мужественно лил на ранку перекись, морщась от боли и тихо плача. А Усольцев смотрел на это, и на его лице было то же самое выражение – один в один, только без слез. Сам он, похоже, не замечал и не осознавал этого, нечаянно отзеркаливая Гришины эмоции. Потом, уже когда мы пили чай с булочкой, смазанной маслом и абрикосовым вареньем, а обширная ранка на детской коленке подсыхала, он признался ему:

– Я испугался больше, чем ты, Гриша. И растерялся. А еще я… сильно рад, что ты у нас такой смелый.

Его слова с готовностью подтвердили папа и я. Почему-то осталось ощущение, что Виктор хотел сказать что-то другое. Но всему свое время.

Когда-то нечаянно, не по своей вине, он прошел мимо очень многого – хорошего и плохого, что проживали наши мальчишки. Что-то ушло без возврата, а что-то он получил возможность испытать и узнать с Гришей. И понял это, наверное. Из-за сбитой коленки, или еще раньше?

Заканчивался апрель и отпуск, подходило время возвращаться на север и окончательно определять свое будущее. И Виктор принял решение. В какой-то вечер, когда мы остались на кухне одни, сказал мне:

– Зоя… наверное, не стану я заключать контракт. Значит... на пенсию и учить мужиков на торпедном. Зато каждый вечер с вами, отпуск летом, и два выходных в неделю – всей семьей, пока мальчишки еще учатся. И это пенсия и оклад тоже. Скажи, пожалуйста, теперь ты, – уставился он на меня с ожиданием.

– Только – за, – подняла я руку, выдохнув с огромным облегчением: – А что сподвигло? Ты же Землю хотел сдвинуть на адмиральской должности?

– Правда… не звезды, а горы на плечах… Зойка моя, – повеселел он и потянулся обниматься: – И служба до шестидесяти, а то и больше… Я снова все на свете пропущу, не буду вылезать оттуда. А Рома и Сережа потом уедут. Только кажется, что учиться долго, на самом деле – быстро, очень быстро пролетит… И готовить грамотных торпедистов тоже нужно, а может и важнее.

В мае мы искали квартиру, потом покупали ее, заказали ремонт, потом обустраивали… Были хорошие варианты на окраинах – дома в новых жилых поселках, закрытых и благоустроенных. Но добираться на работу и обратно на общественном транспорте пришлось бы часы, или же – покупать машину. Но и это не гарантировало…, а еще я помнила себя участником дорожного движения в машине Татьяны. Поэтому пока что остановились на варианте городской квартиры и поближе к центру, а потом будет видно. К этому времени решением суда состоялось усыновление, и Гриша стал Викторовичем Усольцевым. О чем и заявлял при случае каждому, кто готов был его слушать.

Во время квартирных передряг он жил у бабушки, а мы часто ездили к ним. Это выматывало, и мы уставали – я еще и работала. Хотя к тому времени стало ясно, что, собственно, основным рабочим днем будет суббота, а два летних месяца – вообще мертвый сезон. В холодный период народ присутствовал в Клубе каждый вечер и даже день – общались, питались и даже работали в арендованных кабинетах.