Книга Его Величество - Владимир Васильев

3 ноября 1836 года состоялась первая обкатка паровоза на перегоне от дачного городка Павловска до селения Большое Кузьмино. Вагоны состава напоминали повозки разных видов и назывались «Шарабаны», «Берлины», «Дилижансы» и «Ваггоны».

Еще раньше поезда пустили на конной тяге. По железнодорожному пути двигались четыре повозки, разделенные на два состава. Каждый из составов тащили две лошади, запряженные одна за другой. В них помещалось примерно по сто человек. Лошади шли галопом.

Торжественное открытие движения на участке Санкт-Петербург — Царское Село состоялось 30 октября 1837 года. Машинистом первого состава, который состоял из паровоза Стефенсона, еще не имевшего своего названия, и восьми вагонов, стал сам Герстнер. Члены Правления дороги пригласили на открытие движения императора Николая I с семьей и других почетных гостей. Пассажиры заняли места, и в 2 часа 30 минут пополудни поезд плавно отошел от перрона Петербургского вокзала. Через 35 минут под громкие аплодисменты встречавших первый поезд прибыл на станцию Царское Село.

Обратная дорога из Царского Села до столицы заняла 27 минут. Была достигнута максимальная скорость — 64 километра в час, а средняя составила 51 километр в час.

Император ехал в своей карете, которая была погружена на платформу. Подставляя лицо холодному ветру, он смотрел на паровоз, выбрасывающий густые струи черного дыма, на мелькающие деревья, поля, луга, деревни, жители которых стояли вдоль насыпи и махали руками.

Наперегонки с поездом бежали облака. Их было много, больших и малых. Они наталкивались друг на друга, разбегались в стороны и снова бросались вдогонку. Разнообразие фигур веселило его. Обладая пытливым умом, император старался рассмотреть строение облаков, то находя их похожими на кусочки ваты, состоящие из множества тонких нитей, то комочки снега, собранные из снежинок. Но вдруг причудливая фигурка начинала рассеиваться, становилась прозрачной, а потом и вовсе переходила в легкую дымку и исчезла совсем. Николай Павлович еще какое-то время пытался отыскать следы облака, потом сердился и отводил взгляд.

В мыслях своих большую часть пути государь был далеко от сегодняшнего дня. Он представлял огромные просторы империи, исчерченные линиями железных дорог. По ним сновали длинные составы из множества вагонов, груженных продовольствием, оборудованием, мануфактурой. Ему даже временами чудился теплый воздух морского побережья, мимо которого пролетает на большой скорости новенький паровоз с десятками красивых вагонов.

«Мы отстали от Европы, но Россия мчится вперед и уже догоняет ее, наступая на пятки. Дай Бог еще лет десять без войн и потрясений и мы пойдем вровень, а то и обгоним старушку», — думал он, вытирая со щек слезы.

* * *

Стараясь ближе познакомиться с бытом и нуждами крестьянина, с его хозяйством, обычаями и теми неурядицами, каковые устраивались в их администрациях, граф Киселев не довольствовался отправкой по империи чиновников, составлявших подробные описания по каждой губернии отдельно, а сам ездил по волостям и селениям. Он беседовал с крестьянами, прислушивался к их недовольствам, записывал. Получалось как бы согласование предназначенных реформ с действительной потребностью того или иного края.

Павел Дмитриевич обозревал волости, в особенности волости ямщиков (ямы), привилегии которых предполагалось уничтожить постройкою железной дороги, и управление ими, а так же сравнять обложение податями их, с государственными крестьянами. По всему тракту собирались сходки, и будущий министр, останавливаясь в ямах, часами беседовал с крестьянами, предлагая ввести в волостях самоуправление.

Труднее всего находил Киселев взаимопонимание с крестьянами Виленской губернии, где надо было проводить ревизию, обозрение государственных имуществ и конфискованных после польского мятежа имений. Продолжавшиеся волнения в губернии, возбуждаемые ксендзами и эмиссарами, требовали большой осторожности и такта.

По возвращении из поездок по России, он спешил на встречу с государем. Николай Павлович подробно расспрашивал его о разговорах с крестьянами. Государя интересовало каждое высказывание селян и мнения о них Павла Дмитриевича. Иногда, бывало, император и сам пускался в рассуждения.

— Как-то в молодости я был в Англии, — вспоминал он, будучи в хорошем настроении. — Там довелось встречаться с Робертом Оуэном. Это было в Нью-Ланарке. Сей экономист, философ-утопист рассказывал мне о преимуществах труда свободных работников. Тогда мне казалось, что он сочинил сказку. С возрастом, вспоминая эту встречу, я стал убеждаться все более и более — Оуэн говорил истину. Как ты считаешь, Павел Дмитриевич?

— Я читал Оуэна, ваше величество. Если отбросить фантазии некоторые, то у него есть рациональные зерна, — осторожно сказал Киселев.

— Ты и профессора Шторха читал? — чуть наклонив голову вперед, выражая любопытство, спросил государь.

— Да, ваше величество, Андрей Карлович хорошо знаком с хозяйственным и общественным строем империи, — уверенно сказал министр.

— Сей господин Шторх в своих трудах рассуждает о свободной торговле, — задумчиво проговорил Николай Павлович и далее развил мысль. — По его мнению, каждой ступени хозяйственного развития соответствует наиболее выгодный род деятельности. В примитивном строе всего выгоднее сельское хозяйство. По мере же развития хозяйственного быта выгоды от сельского хозяйства медленнее прогрессируют, чем прибыли в других сферах деятельности, и тогда сельское хозяйство начинает отставать от быстро растущих торговли и промышленности. Причем торговля развивается раньше, чем промышленность. Это свойственно нашей империи.

— Как я понимаю, ваше величество, нам надо вплотную заняться изменением положения крепостных крестьян. Об этом мечтал еще император Александр I, да и мы, ваше величество… — осмелев, рассудил Киселев.

— Но не так, как у Адама Смита, — пригрозил шутливо пальцем Николай Павлович, потом посерьезнел и назидательно сказал: — Ты должен понимать социальную опасность крестьянского права. Простой народ сегодня не тот, что был лет 20–30 назад. Новые веяния, особенно революции во Франции и Бельгии, заронили среди них искру. Не дай Бог она вспыхнет! Крепостное право я всегда воспринимал как пороховой погреб под государством. Оно опасно еще тем, что войско наше составлено тоже из крестьян. Начать надо постепенно, осторожно, не дожидаясь, пока это пойдет снизу от народа. Нельзя отменять быстро крепостничество, как проповедуют утописты. У них сие может и получиться, у нас начнется брожение неимоверной силы, не удержать будет. Ты правильно поступаешь, когда разъезжаешь по губерниям и расспрашиваешь крестьян. Думаю, в декабре соберемся и решим с министерством. Тогда у тебя и помощники будут.

— Я понимаю, нам много предстоит сделать подготовительной работы: проведение кадастра, и переложение податей с душ на землю, и промыслы, и образование губернских казенных палат государственных имуществ, и еще, еще… — горячо заговорил Киселев.

— Но сначала требуется создать министерство государственных имуществ, — прервал его император.