Книга Прыгун - Роман Коробенков

Пальцы наши, подержавшись недолго кончиками, внезапно сплелись, словно договорившись.

Солнце мягко красило все в свои теплые цвета, оно выглядело страстно ярким. Очаровательная безлюдность волновала нашу кровь, мы не видели даже птиц, и единственной динамикой в природном мирке стала наша собственная.

— Мы заблудились, — сказал я, остановившись.

Сашка заливисто вздрогнула связками в замечательном спазме смеха, мы повернулись друг к другу лицами и крепко и долго поцеловались.

— Заблудились в картофельном поле, — услышал я нашу точку соприкосновения.

Еще я услышал, как, тихо зашумев, срослись места пайки, соединив в одно целое элементы реальности. Во всем чувствовалась и пенилась гармония, поцелуй с трудом прекратился. Жадные взгляды двух пар проницательных глаз не моргая копались в любимой внешности друг друга.

Сашка чихнула:

— Прости, — чуть краснея, добавила она, смеясь. — Кажется, я заболеваю.

— Ничего, — ответил я, тянясь к ней губами. — Думаю, наши микромиры найдут общий язык.

Мы опять горячо поцеловались.

Странный, едва различимый шум обволок вначале наши уши, затем мысли, а в итоге — конечности. Шум жизни. Мы так долго слышали его, что стали глухи к нему. Он приелся настолько, что стал частью тишины, и очень было нужно постараться, отринуть все, не слышать ничего, сосредоточиться на этом нежном и одновременно мощном шорохе, чтобы распознать его. Легкий гул, который напоминает шорох моря. Иногда он напоминает электрическое гудение.

Мне становится понятно, что есть «электростанция», которую я слышал так часто.

— Жизнь шумит, — тоже поняла Сашка, когда мы на секунду прервались.

Этот звук проходил сквозь нас, мы казались частью его. Мы купались в нем, мы чувствовали, что мы есть.

— Будет ли так долго? — задался я старым вопросом. Легкая тень прорисовалась на моем лбу, глаза сузились, вобрав в свою пристальность мою демоническую девочку.

— Все будет просто хорошо, — ответила она и в тот момент верила в это. — Несмотря даже на то, что у тебя теперь нечего воровать! — Она звонко и с эхом рассмеялась. — Придется украсть тебя целиком. — Ее пальцы сильно сдавили мои. — Навсегда!

— Мне уготована сладкая участь, — отозвался я и за руку потянул ее дальше.

Мы шли по картофельному полю в неведомую сторону и чувствовали себя великанами. В нашем мире все виделось большим: небо, реальность, любовь, я и Сашенька. Нестерпимо хорошо и волшебно, хотелось, чтобы это вечное поле таким и осталось.

— Послушай, отец Мануа находится у Боли уже кучу времени, — вспомнил я.

— Я поговорю с отцом, — отозвалась Сашка. — Кое-что твоему другу придется вспомнить, но со временем все побочные эффекты исчезнут.

Прошло еще полчаса, я скинул майку, возна-мерясь поймать на бледную кожу первый загар. Мы расцепили пальцы, и между нами даже вкралось несколько метров. Я слегка отстал, потом опередил гибкую фигурку, но ненадолго, чтобы спустя мгновение поравняться.

Неожиданно картофель закончился, в необозримую даль раскинулось гороховое поле собранного урожая. Из земли в великом упорядоченном множестве торчали острые стебли, обломанные в том месте, до которого их пощадил комбайн. По инерции мы тем же шагом попытались проникнуть дальше, но тут же ободрали ноги и с перекошенными лицами замерли на месте. Острота и жесткость обрубков стеблей сделали движение едва возможным, злобно и хищно щерились они на нас во всю доступность человеческого глаза.

— Зачем? — внимательно посмотрел я на Сашку.

— Не знаю, — отвела она виноватый взгляд. — Прости.

Мы сделали несколько утомительных шагов, осторожно ступая по узким просекам.

Впереди забрезжила вода, она представилась пронзительно синей и простиралась до горизонта. Мне показалось подозрительным наличие здесь моря, я был почти уверен, что по плану местности подобного здесь не могло быть, скорее всего просто моей демонической девочке надоело и картофельное, и гороховое поле.

Вскоре мы различили полоску белесого пляжа и несколько цветных зонтиков, математически ровно и правильно тянущихся ввысь.

— Кстати, возвращаясь к Мануа, — сказала Сашка с серьезным видом, от которого моя понимающая улыбка сбежала с лица. — Помнишь его теорию перерождения? Мне бы хотелось срочно реализовать ее. — Румянец выплеснулся на ее щеки.

— К чему такая спешка? — не сразу сообразил я, о чем она.

— Если учесть твою страсть к окнам, — сердито воскликнула она, дергая меня за руку и заставляя остановиться в какой-то полусотне метров от бескрайней синевы, целующей небо, — я проявляю чудеса нерасторопности. Можно даже назвать это преступной халатностью.

— Мне кажется, теперь я смогу контролировать эту любовь, — солнечно улыбнулся я, приглашая присоединиться. — Как и любую другую.

— Я настаиваю, — заглянула Сашенька глубоко мне в глаза. — Чтобы я была спокойна. — Эта мысль показалась мне глубокой и всеохватной. — Чтобы я знала — если что-то случится, я смогу вырастить себе еще одного маленького тебя. И что ты будешь со мной вечно. И наоборот! — Она улыбалась, но не губами, а глазами. — Я тоже хочу жить вечно.

— Тогда мы в любом случае расстанемся, — заметил я. — Об этом ты не подумала?

— Ничего подобного, — фыркнула моя демоническая девочка, надевая на свой совершенный нос невесть откуда взявшиеся темные очки. — Потом мы найдем друг друга в других людях. Это будет очень нескоро и очень несложно.

— Ты уверена? — прищурил я глаза на ее последнее утверждение. — Ты уверена? — переспросил я ее по существу самой просьбы.

— Да, — горячо подтвердила Сашенька. — Так нужно… просто поверь мне… — Она сильно поцеловала мои губы, точно ставя печать на почти уже наше решение.

Я ответил, а потом задумался.

Моя грудь полнилась тишиной, мое сердце печально молчало. Я потрогал пальцем висок, он был холодным, даже ледяным. Страстно захотелось, чтобы сердце мое вновь застучало и виски мои опять стали теплыми.

— Пусть будет так. — Мышцы моего лица размягчились. — Пусть будет ребенок с большими глазами.

— С большими глазами, — зачарованно повторила Сашенька. — Где будет отражаться наш мир.

Странный современный мир, где время летит очень быстро и картинки жизни меняются таким бесконтрольным галопом, что люди совсем запутались в калейдоскопе прошлой, настоящей и будущей жизни. Тот самый мир, где никто точно не знает, как нужно себя вести в данную единицу времени, и где, чтобы впустить любовь и — главное — удержать ее, надо перерезать горло собственным сердцу и разуму.