Книга Викинги. Потомки Одина и Тора - Гвинет Джонс

Победоносная флотилия Кнута тем временем совершала триумфальный вояж вдоль норвежских побережий. Повсюду, где флот приставал к берегу, Кнута радостно приветствовали или, по крайней мере, принимали как освободителя, и в Нидаросе его провозгласили конунгом. В очередной раз правитель, утративший главенство на море, потерял все, и соперник с сильным флотом занял его место. Кнут передал корону Дании Хардакнуту, оставил своим наместником в Норвегии Хакона сына Эйрика, ярла Хладира, и отплыл в Сарпсборг. После того как Вик признал его власть, он вернулся в Данию, а оттуда – в Англию. Многие конунги прежних времен притязали на громкие титулы, но Кнут мог именоваться Rex totius Angliae et Dennemarchiae et Norregiae et partis Suavorum с полным на то основанием[187]. Даже если согласиться, что Suavorum следует читать как Slavorum, имея в виду, что Кнут был правителем Сконе и, возможно, Блекинге, суть от этого не меняется.

Следующим летом положение в Норвегии изменилось. Ярл Хакон утонул в Петтланасфьорде; он был последним отпрыском старинного рода, чье достоинство и могущество могли соперничать с достоинством и могуществом Инглингов, и во всей Норвегии не нашлось никого, кто по праву стал бы его наследником. Кнут, видимо, подал некие надежды Кальву сыну Арни и Эйнару Брюхотрясу и при этом сумел каким-то образом удерживать их в повиновении; а затем объявил, что в Норвегии будет править его сын Свейн. Вместе со своей матерью Эльфгиву (Альвива – в скандинавских источниках) Свейн приехал в Норвегию, вероятно, из Дании. И ровно в тот момент, когда они прибыли с юга в Вик, изгнанный конунг Олав сын Харальда – всеми забытый, но вполне законный претендент на норвежскую корону – явился в Трандхейм с востока. Ситуация напоминала 1000 г.: фигуры для очередной блистательной партии, вошедшей в анналы викингской эпохи, были расставлены и противники ждали своего часа.

Вероятно, весть о гибели Хакона заставила Олава поспешить с возвращением в Норвегию, но можно смело предположить, что он и без того попытался бы вернуть себе королевство рано или поздно. В начале 1030 г. он добрался по замерзшим русским рекам до побережья и, как только море вскрылось, с войском в 240 человек отплыл на Готланд. Там Олав удостоверился, что слухи о гибели Хакона верны, после чего, воодушевившись, отправился в Швецию. Энунд согласился помочь другу, но не забывал и о Кнуте, а потому не слишком усердствовал. Он дал Олаву 480 воинов из своей дружины и, кроме того, позволил ему проехать по стране и увести всех тех, кто согласится с ним пойти. Собрав войско, Олав направился в лесные земли Даларна, где его уже ждал сводный брат Харальд и другие родичи со своими людьми. Но о том, что бывший конунг явился в Норвегию, знали не только его друзья. Пока Олав пробирался по горам и лесам, в северных и западных фюльках уже готовились к битве. Харек с Тьотты и Торир Собака привели людей с севера; правители Агдира, Рогаланда и Хёрдаланда спешили с юга; сыновья Эрлинга двигались из Ядара на восток с большим войском. В Трандхейме командовал Кальв сын Арни. Эти херсиры, потомки знатных фамилий, которые при Кнуте вновь обрели былое богатство и влияние, потеряли бы все, вернись Олав к власти. Поразительно, что и бонды, могущественные хёвдинги и просто свободные люди, столь единодушно выступили против конунга. По свидетельствам источников, войско, собравшееся у Стикластадира, было самым большим за всю историю Норвегии и насчитывало 14 400 человек. Цифра эта кажется явно завышенной и подозрительно круглой. За Олавом шло примерно 3600 воинов: норвежцы из принадлежавших конунгу юго-восточных фюльков, дружинники Энунда и наемники, среди которых большой процент составляли язычники. При конунге были также три исландских скальда, в том числе Тормод Скальд Черных Бровей, который умер от ран, полученных в этой битве. Говорят, Олав поставил скальдов за щитовой стеной, чтобы поэты видели своими глазами все то, о чем они потом сложат песни. Но верный Сигват не стоял рядом со своим повелителем – он совершал паломничество в Рим.

Песни, сложенные тремя скальдами, и предания, бытовавшие в устной традиции, легли в основу одного из самых ярких эпизодов «Круга Земного». Здесь Снорри Стурлусон оставил свою обычную суховатую беспристрастность: его рассказ согрет симпатией к Олаву. Разумный читатель, однако, отметит два факта. Олав поставил на карту все в отчаянной решимости победить или умереть, даже в целом благосклонная к Олаву легенда сообщает, что он пытался отвоевать королевство с помощью тех, кого прежде порицал и отвергал – чужеземных наемников-язычников. В войске его противников, читаем мы у Снорри, были только норвежцы. Но при ближайшем рассмотрении за битвой при Стикластадире просматривается обычная схема скандинавской политики: противостояние Дании и Швеции и борьба соперничающих группировок в Норвегии. Согласно источникам, сражение происходило 29 июля 1030 г. Но 31 августа в районе Стикластадира наблюдалось солнечное затмение, два события, естественно, совместились, что привело к путанице в датах. Подробностей битвы мы не знаем[188], но к вечеру Олав был мертв, а Норвегия в очередной раз оказалась под властью чужеземца.

Судя по тому, что рассказывают средневековые историки, норвежцы сразу же об этом пожалели, однако эти свидетельства, очевидно, пристрастны. Понятно, что для многих скальдов, как для Сигвата, «все скалы смеялись», когда был жив Олав, а после его гибели «даже склоны» смотрели хмуро, но едва ли можно поверить в то, что Эльфгиву и Свейн немедленно стали преследовать своих друзей и сторонников, притеснять херсиров и облагать тяжкой данью бондов. Во всем, что сообщают по этому поводу своды королевских саг, слишком чувствуется рука придворных историков и ретивых агиографов. Видите, говорят они, норвежцы убили своего законного конунга и попали под власть злобного датского тирана и коварной англичанки. А вот как они поплатились за свою измену – и дальше подробно описывается, как новые правители обирали людей, силой заставляли их служить себе и вообще творили всяческие несправедливости. Очень красочно – но веры всему этому нет. По сути, мы имеем здесь дело со светским аналогом христианской легенды о святом Олаве.