Книга Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

Поступил приказ к утру всю военную технику, находящуюся на ремонте в роте, отправить в подразделения. Стояли два танка Т-70 и несколько колесных машин. Предстояла работа для основной массы личного состава до утра следующего дня.

Пятница, 22 января 1943 г. Гибель санинструктора Ладны.

Всю ночь в мастерских шел ремонт танков и колесных машин. Во время работы люди мерзли. В одной из кошар топилась печка-бочка, у которой периодически грелись и курили. В кошаре свободно гулял ветер, местами намело снега. Трудно было на улице возле танка, продуваемого со всех сторон. Гусеницу заменили еще днем, а сейчас производили сварочные работы. Второй танк стоял под навесом, возились возле него оружейники. Заменили пушку. Заклинивало башню. С этим долго возились и к утру все же привели в порядок. Стоит возле наших машин темно-серый «опель-капитан», как заноза. Вмятин уже нет. Новое крыло поставили, заменили разбитую фару. Больше не пробовали заводить, тянут его за собой на прицепе. Наумов его не сжег, как грозился, а все остальные махнули на него рукой. Командиру эта машина нужна и тянет за собой.

Ночью приходили машины из подразделений, нагружались боеприпасами, горючим и уходили на передовую. Как только ориентировались они в степи? Дороги замело. Утром на санитарной машине Джатиев с Ниной уехали в медсанбат 204-й стрелковой. Ушла и наша грузовая машина с запчастями к ремонтной группе в район станции Воропоново.

Ожидалось крупное сражение по всему фронту окружения. Готовились и наши. От приезжавших водителей узнали, что наши войска, в том числе и подразделения бригады, все еще ведут упорные бои за Воропоново, которой овладеть пока не удается.

Сварили наконец обед и на наших ремонтников, входящих в состав группы технического обеспечения, и решили отвезти им в одной из кухонь, в котлах которой был суп и чай. Кашу из второй кухни взяли в термос. Направлен был с ними и я.

Шли по местам недавно прошедшего сражения. Они всегда оставляют тяжелое впечатление. Больше всего поражали трупы. В разных позах вперемешку с техникой, бревнами, досками, землей, едва присыпанные снегом. Много-много трупов в серо-зеленых шинелях. Зрелище было ужасное. Такое не выдумать. Это надо видеть. Жуткие позы человеческих трупов среди изломанной техники и истерзанной земли. То вздымали руки к небу, то висели на искореженном металле, то торчали голые ноги, то стояли на коленях со склоненной головой, вывороченные внутренности, окрашенные кровью снег и земля… И они родились людьми для добрых людских дел. А что натворили?.. Их еще не успели убрать. Предстоит им гореть и тлеть в штабелях. Похоронные команды подбирали трупы наших воинов и готовили их для захоронения. Складывали их отдельными группами.

Раздавалась все ближе канонада боя. Шли мимо воинских подразделений, в основном тыловых. Медпункты полковые, батальонные. Раненые прямо на морозной улице возле палаток, на открытых машинах, раненные в пути следования…

Наш танковый полк понес большие потери, и временно его вывели из боя. Утром в бой ввели боевой резерв из двух взводов 1-го и 2-го танковых батальонов. Всего у них насчитывалось два танка Т-34, два танка Т-26, один танк Т-60 и один танк Т-70. Это все, что осталось в бригаде.

Место нахождения нашей группы технического обеспечения в нескольких сотнях метров от станции Воропоново, на территории которой шли ожесточенные бои последние несколько дней. В небольшом разбитом садике были стянуты подбитые наши танки, колесные машины, и ремонтники занимались их восстановлением. Наш приезд их очень обрадовал. Горячая пища оказалась очень кстати для озябших и промерзших людей, работавших на открытой местности под гул канонады и подвергавшихся неоднократному обстрелу.

Некоторых ремонтников я все же забирал к себе в роту, освобождал от работ на холоде. Ходили в наряд, пока заживали раны, но чаще всего командир их преждевременно отправлял на работы, а меня все ругал, что срываю выполнение боевых задач.

Сюда дошли слухи о гибели женщины-врача из нашего медсанвзвода, но кто из них погиб — установить мне не удалось. Это случилось рано утром в начале нашего наступления от прямого попадания мины. Ее разнесло в клочья.

Жаль потерять любого из моих коллег. Но почему-то не хотелось, чтоб это была Майя. Только не Майя! Она должна остаться в живых. Что-то оторвалось бы от меня, если бы погибла она.

Приехал подполковник Иванов, и от него узнали о гибели санинструктора Ладны. Шла на рассвете от Максимова (их отношения не были секретом) в медсанвзвод, и по пути разорвалась единственная мина в этом районе — прямое случайное попадание. Останки ее похоронили в братской могиле на окраине станции Воропоново.

Продолжалось бессмысленное побоище. Вражеские войска были обречены. Гибли от холода, голода, болезней. За попытку сдаться в плен их расстреливали свои же. Гибли и наши воины, жизнь которых можно было бы сохранить, если бы выждали с разгромом «котла» хотя бы одну-две недели. (В боях за ликвидацию вражеской группировки в «котле» погибло 287 человек только нашей бригады.) У командования на этот счет были другие соображения.

Подполковник Иванов приказал мне остаться. Медсанвзвод расположился почти на открытой местности в лощине.

Растянули две палатки: перевязочную и приемно-эвакуационную. Печка топилась только в перевязочной. Мало было дров.

Привезли раненых, и все окунулись в работу. Гасан-Заде сказал мне, что первым рейсом повезу раненых в медсанбат, расположенный в Старо-Дубовке.

Вышла Майя из перевязочной в ватнике, в валенках, в шапке-ушанке. Халат окровавленный спереди и на рукавах, спросила, как я. Сказал, что еле пережил, когда узнал, что кто-то погиб из женщин-медиков. Что только не передумал. Рад видеть ее живой. Она как-то очень пристально и долго с грустной улыбкой уставилась в меня и проговорила: «Спасибо, спасибо, друг мой, рада и тебя увидеть, — потом добавила: — Меня там ждут», — и убежала в перевязочную. Гасан-Заде подогнал санитарную и грузовую машину, крытую тентом, и дал команду грузить раненых. Мне передал карточки передового района на всех раненых и обмороженных.

Нам сообщили, что наконец овладели станцией Воропоново и пошли на Садовое. Это было под вечер. В это время я выехал с ранеными на Песчанку, затем свернул на Старо-Дубовку, где и сдал раненых. Здесь узнал, что утром был наш бригврач Джатиев, но не остался, и его увезли в госпиталь в Бекетовку. Поэтому, возможно, не возвратилась санитарная машина и Нина. К полуночи вернулся с двумя машинами в медсанвзвод. Нас ждала еще большая группа раненых, и мне предложили их отвезти в медсанбат в ту же Старо-Дубовку. Поехал вторым рейсом. Очень хотелось спать, с трудом старался бодрствовать и отвлекать водителя от сна. На исходе ночи вернулись в медсанвзвод. В приемно-эвакуационной находилось несколько раненых. Поток их к утру уменьшился. Доложил о прибытии и с водителем в кабине санитарной машины, притулившись друг к другу, заснули.

Суббота, 23 января 1943 г. С того света.

Мы заснули в машине с водителем и окоченели. Он раньше проснулся, вскочил, размялся. Меня ему было жаль будить, но потом сообразил, что могу замерзнуть и не проснуться, и поднял тревогу. Сообразил вовремя, ибо я, видно, был на грани замерзания. Вокруг меня оказались Майя, Гасан-Заде, Гомельский, Шепшелев. Они-то меня и тормошили, вытянули из машины и пытались поставить на ноги, но я не мог стоять, опускался на землю. Взяли меня под мышки и понесли в перевязочную палату. Сняли шинель, валенки, шапку, уложили на носилки и стали ломать руки и ноги в суставах, мяли мышцы, растирали тело через одежду. Шепшелев лил в горло разбавленный спирт. Опять теплынь стала разливаться по всему телу. Доходило, правда, смутно еще, что со мной что-то случилось. Меня заставляли пить горячий сладкий чай. Я все уже понимал, что со мной происходило, но говорить еще не мог. Мне было легко, тепло. Потрескивали дрова в железной печке. Снаружи палатки мело, завывал со свистом ветер. Эти звуки и воспринимались остывавшим мозгом знакомой мелодией.