Книга Гамсун. Мечтатель и завоеватель - Ингар Слеттен Коллоен

В своих ранних произведениях он разрешал этот конфликт, сочиняя смерть матери. Но, по мнению Бротёя, чем более зрелым становилось творчество писателя, тем более сложные, причудливые очертания приобретала эта двойственность в произведениях Гамсуна. Постепенно Гамсун все меньше идентифицирует себя со своими персонажами. Вместо этого он «разоблачает» их. По мнению доктора, тем самым он разоблачает и самого себя. Так, герой «Мистерий» Нагель выдвигает едкие обвинения против великих людей: «И все это множество великих людей разгуливает по земному шару, который по сравнению с Сириусом не больше обыкновенной вши» [1; I: 50].

Почти через четверть столетия он вложит в уста героя «Местечка Сегельфосс», телеграфиста Бордсена, следующие слова: «Наша жизнь сошла с рельсов, лошади остались без кучера, а поскольку лошади знают, что тащить воз под гору легче, чем тащить его в гору, они и тащат его под гору . В старину бытовали огромные различия, был замок и была пустыня, нынче же все одно; в старину была судьба, нынче же жалованье. Величие — что это такое?» [3; IV: 453–454].

В юности общение с важными персонами для него было недоступно, теперь же его стали раздражать простые люди, как пишет Бротёй, указывая на сходство между Гамсуном и Горьким. У обоих была трудная жизнь и потребовались огромные усилия, чтобы «выбиться в люди». Может быть, их объединяло некое чувство солидарности, ведь они оба прошли нелегкий путь. Но Гамсун никогда не был пролетарием, пытаясь осознать происходящие общественные процессы, он оставался романтиком. Его взгляд был обращен в прошлое. Трюгве Бротёй, молодой и дотошный исследователь, дал своей книге название «Жизненный цикл».

Через некоторое время Гамсун вернул ему рукопись со следующей припиской: «Напрасно Вы трудились, посылая мне эту рукопись, я никогда не читаю того, что пишут обо мне».

Прочтя это, Бротёй расхохотался: он заметил, что рукопись была распакована[351].

«Жизненный цикл» был опубликован в другом издательстве, одновременно с вышедшей в «Гюльдендале» биографией Гамсуна, написанной Эйнаром Скавланом специально к юбилею. Скавлан уделил значительное внимание творчеству писателя, но не стремился выявить какие-то связи между жизнью и творчеством Гамсуна. Самая последняя фраза в этой книге звучит следующим образом: «Вот старость пришла и к Гамсуну».

Впоследствии, во время войны, Эйнар Скавлан сожалел об этих словах, как ни о каких других. Но это сожаление, как и сама война, было еще впереди.

Задолго до юбилея супружеская чета начала планировать игру в кошки-мышки с журналистами. Как раз в это время Гамсун приобрел новую машину — «бьюик», на котором они разъезжали. И все же он настолько боялся встреч с журналистами и разного рода навязчивыми зеваками, что даже подумывал о том, чтобы расстаться со своими характерными усами, на что Туре заметил, что, видимо, отец чересчур начитался детективных романов[352].

Во время их недолгого отсутствия перед юбилеем в Нёрхольме скопилось огромное количество писем, телеграмм и открыток — 657. Писали со всего мира, отовсюду: Союз писателей и журналистов из Мюнхена, почитатели его таланта из Финляндии, Индии, Греции, Польши, Венгрии, Румынии, Нью-Йорка, Нидерландов, Ленинграда, Йоханнесбурга… Поздравляли учащиеся одной гимназии из Чехословакии. Два немецких университета предлагали присвоить ему звание почетного доктора, многие другие просили его поддержки в различных акциях и начинаниях, к нему обратилась одна международная организация, находящаяся во Франции, в которую входили интеллектуалы разных стран, выступавшие против войны. Какой-то немец предлагал Гамсуну купить у него идею романа. Один швед прислал ему свое изобретение — пожарный рукав «Сальватор». Пражанин Оскар Поллак благодарил за то удивительное событие в своей жизни, которое произошло тридцать лет назад, когда Гамсун послал ему роман «Виктория» с дарственной надписью. Генеральный консул Дании в Тунисе напоминал ему о встречах в Париже в дни их молодости. Дальние родственники из Иллинойса сообщали ему о том, что видели его фото в американских газетах и страшно гордились этим. Какой-то знакомый писал из Кальвадоса, что в одном периодическом французском издании Гамсуна назвали величайшим романистом современности.

В поздравительном издании разные мировые знаменитости наперебой отмечали уникальные качества, присущие Гамсуну-писателю. Свое восхищение выражал испанец Хасинто Бенавенте. Джон Голсуорси желал Гамсуну, чтобы пламя его таланта пылало как можно дольше. Для того чтобы высказать все свои задушевные слова в адрес Гамсуна, Андре Жиду понадобилось две страницы, а Горькому — шесть. Герхарт Гауптман назвал Гамсуна величайшим описателем человеческой души. Александра Коллонтай, посол СССР в Норвегии, послала ему приветствие от имени своего народа и предложила стать почетным членом Государственной академии художественных наук в Москве. Том Кристенсен выразил восхищение от имени своего поколения датских писателей, назвав Гамсуна «опасным» кумиром. Опасным, потому что Гамсун обращался в своих произведениях к их подсознанию. Братья Томас и Генрих Манн сказали о нем прекрасные слова, так же как и Масарик, Людмила Питоева, Яльмар Сёдерберг, Якоб Вассерманн, Герберт Уэллс и Стефан Цвейг.

Никогда ранее ни один норвежец не удостаивался подобных хвалебных откликов из-за рубежа. Трое из вышеназванных писателей уже были нобелевскими лауреатами, двое других вскоре удостоятся этой главной литературной премии мира.

Во время чествования Гамсуна немецкие газеты почти превзошли норвежские в объеме отведенных газетных полос и градусе восхищения. В Берлине, Ганновере, Дрездене, Штутгарте, Магдебурге, Щецине, Гейдельберге, Аугсбурге, Нюрнберге, Веймаре, Гамбурге, Франкфурте, Дормунте, Фленсбурге, Кёнигсберге, Ростоке, Бреслау, Кёльне, Вюртембурге, Лейпциге, Мюнхене — повсюду соревновались редакторы в выражении своего восторга по случаю семидесятилетнего юбилея норвежского нобелевского лауреата.

В ворохе поздравлений, конечно же, тоже преобладали немецкие. В самом поздравительном сборнике было целых пять поздравлений из немецкоязычных регионов. Конечно же, его положение в Германии было уникальным.

Немцы читали его уже в течение сорока лет. Впервые он был переведен именно на немецкий язык. Вот и теперь «Голод» напечатали тиражом 50 000 экземпляров, больше, чем в Норвегии и и во всех других странах, вместе взятых. Тот же успех сопутствовал и другим его книгам. «Пан» издали в Германии тиражом 100 000 экземпляров! И популярность его только росла. Более 70 000 немцев приобрели «Бродяг».