Telegram
Онлайн библиотека бесплатных книг и аудиокниг » Книги » Историческая проза » Николай Гумилев - Юрий Зобнин 📕 - Книга онлайн бесплатно

Книга Николай Гумилев - Юрий Зобнин

210
0
Читать книгу Николай Гумилев - Юрий Зобнин полностью.

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 94 95 96 ... 120
Перейти на страницу:

Тебя жалеть я не умею, И крест свой бережно несу… Какому хочешь чародею Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет, — Не пропадешь у не сгинешь ты, И лишь забота затуманит Твои прекрасные черты…

Пафос Блока, с одной стороны, понятен: коль скоро «миссией» России оказывается безудержный «духовный поиск», осуществляемый в бессознательном состоянии, с полным небрежением «ко всей этой жизни с ее мелкими интересами», легко предположить, что без «чародеев», желающих «заманить и обмануть», уж наверное, не обойдется. С другой стороны, уверенность Блока в том, что Россия «не пропадет, не сгинет», беззаботно и бессознательно отдаваясь «каким угодно чародеям», поскольку она — избранная страна (другая версия невозможна — страна «обыкновенная» при таком образе действий как раз «пропадет и сгинет» наверняка), слишком искусительна, чтобы быть принятой. Известно, что народ, еще более «избранный», нежели русский, «отдавшись чародеям», в конце концов услышал:

«Если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы Меня, потому что Я от Бога исшел и пришел; ибо Я не Сам от Себя пришел, но Он послал Меня. Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего. Ваш отец — диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (Ин. 8: 42–44).

Даже оговорка о необходимости для «избранного народа» «всецелой веры в положительную действительность высшего мира и покорное к нему отношение» в таком контексте, в сочетании с оправданием «равнодушия ко всей этой жизни с ее мелкими интересами», выступает в чрезвычайно неопределенном качестве.

Гораздо весомее здесь бы прозвучало утверждение особого покаянного дара, отличающее «избранный народ», поскольку способность к покаянному смирению православная сотериология считает лучшей защитой от всех «чародеев». Беда, однако, в том, что в концепции Соловьева покаянное настроение у «избранного народа» не предусмотрено. Все пороки неприкаянной земной жизни «избранников» оказываются доказательствами их «духовности», готовности к «трансцендентальному посредничеству» и, следовательно, не пороками, а достоинствами. «Болезновать» (по слову св. Иоанна Лествичника) «избранному народу» оказывается просто не о чем, ибо, согласно логике Соловьева и «соловьевцев», чем безобразнее твой быт в земной юдоли — тем большие духовные достоинства в тебе открываются.

Подытоживая все сказанное, можно заключить, что «избранные» славяне, и в особенности русские, рисуются B.C. Соловьеву (и «соловьевцам») своеобразным «войском Армагеддона», находящимся в «тылу» истории на положении гоголевских запорожцев в Сечи. Делать им до наступления последних времен решительно нечего, поэтому они живут-поживают, как хотят, в свое удовольствие, чтобы в конце единым метафизическим махом разом оправдать все несообразности своего бытия, устроив райскую жизнь на земле всему прочему человечеству. Христу, таким образом, суждено вести в последний и решительный бой «избранную» славянскую вольницу, по виду своему, правда, мало отличающуюся от аггелов — во грехах погрязшую, покаянием не омытую, действием бестолковую, — зато «духовную» до боли, настолько «духовную», что, приуготовляясь к выступлению, она запросто может по ошибке раз-другой запродать себя любым некстати подвернувшимся «чародеям»…

Сказанное, впрочем, вовсе не гротеск, но почти буквальный пересказ финала бессмертной поэмы Александра Блока «Двенадцать» — шедевра русской историософской поэзии Серебряного века:

В зубах цыгарка, примят картуз, На спину б надо бубновый туз. […] … Так идут державным шагом — Позади — голодный пес, Впереди — с кровавым флагом, И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос.

«Осанну» такому «Христу» Гумилев петь не захотел и, призвав на помощь покаянную Память, нашел в себе силы «дерзновенно» ответить: «Убирайся, прелесть лукавая! Не пойдет ко мне Христос: ибо я крайне грешен».

Глава пятая
Жизнь настоящая

I

Гумилев — человек православной сотериологической культуры, принимаемой им безусловно и всецело во всех ее внешних проявлениях, которые для него наполнены глубоким и ценным смыслом. Мир Гумилева предназначен прежде всего для того, чтобы в нем спасаться — собственно «жизнь» ожидает человека в другом мире. Поэтому ни перестраивать, ни отвергать этот мир при всех его вопиющих противоречиях не надо — в нем надо просто правильно жить, предуготовляясь к грядущему за смертью райскому торжеству. Правильному строю жизни учит Церковь, поэтому в центре гумилевского художественного мира — храм, увенчанный Православным Крестом.

Завершенную модель такого мира-космоса, гармоничного именно в силу иерархического подчинения жизни «земной» жизни «небесной», дает картина русского провинциального городка в известном стихотворении 1916 г.:

Над широкою рекой, Пояском-мостком перетянутой, Городок стоит небольшой, Летописцем не раз помянутый.
Знаю, в этом городке — Человечья жизнь настоящая, Словно лодочка на реке, К цели ведомой уводящая.
Полосатые столбы У гауптвахты, где солдатики Под пронзительный вой трубы Маршируют, совсем лунатики. На базаре всякий люд, Мужики, цыгане, прохожие — Покупают и продают, Проповедуют Слово Божие.
В крепко слаженных домах Ждут хозяйки, белые, скромные, В самаркандских цветных платках, А глаза все такие темные.
Губернаторский дворец Пышет светом в часы вечерние, Предводителев жеребец — Удивление всей губернии.
А весной идут, таясь, На кладбище девушки с милыми, Шепчут, ластясь: «Мой яхонт-князь!» — И целуются над могилами.
Крест над церковью взнесен, Символ власти ясной, Отеческой, И гудит малиновый звон Речью мудрою, человеческой.

Картина, которую рисует гумилевское стихотворение, напоминает композиционное построение, организованное по законам прямой перспективы, линии которой, образованные картинками провинциального бытового уклада, сходятся в точке, расположенной в метафизической глубине русского провинциального быта, обозначенной у Гумилева изображением храма на погосте. Эта метафизическая глубина раскрывается постепенно, по мере проникновения взгляда художника за бытовую оболочку явлений, которые, впрочем, обладают также своей символической иерархичностью по отношению к центральному образу Креста, увенчивающего храм. Вот эта иерархия: воинский гарнизон, торжище, дом, казенное присутствие. Образы, эмблематизирующие каждую из этих сторон русского провинциального городского уклада, сознательно травестированы Гумилевым, являя будничные проявления каждого. Не пушкинский воинский парад —

1 ... 94 95 96 ... 120
Перейти на страницу:
Комментарии и отзывы (0) к книге "Николай Гумилев - Юрий Зобнин"