Книга Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - Томаш Седлачек

Что нам делать с этой манной небесной, с этой энергией роста? Все сэкономленное время мы снова посвящаем производству продукции. Манне не радуемся и возвращаем ее обратно в систему, чтобы она принесла нам еще больше манны. Технологическое развитие последних двадцати лет Америка могла превратить, например, в экономию времени, что теоретически (если мы используем пресловутый трюк ceteris paribus) означало бы, что жизненный уровень остался бы прежним, а работать надо было бы на сорок процентов меньше — то есть, как предсказывал семьдесят лет тому назад Кейнс, три дня в неделю вместо пяти.

В связи с этим интересно посмотреть на разницу в конкурентоспособности Соединенных Штатов и Франции. Америка производительней в годовом исчислении (за год средний американец производит больше, чем француз). Но если посмотреть на почасовую выработку (то есть в пересчете на реально отработанное время в часах), то окажется, что француз делает больше. Такая разница образуется в основном за счет количества отпускных, выходных и праздничных дней. В этом и есть американо‑европейский trade‑off. Хотим повысить ВВП? Так давайте вычеркнем половину официально нерабочих дней — и проблема решена. Вот только стоит ли это делать ради экономического роста — большой вопрос.

Иосиф, фараон и недокейнсианство

С незапамятных времен экономика развивается циклично. Хотя первый в истории зарегистрированный экономический цикл обнаружен нами в невероятном, на первый взгляд, месте, воскресить его в памяти может каждый. Более четырех тысяч лет тому назад был у египетского фараона сон, в котором ему де‑факто приснился макроэкономический прогноз на четырнадцать лет вперед. Снились ему семь коров тучных и семь тощих: страну ожидали семь лет богатства, а за ними — семь лет бедности. На языке сновидений речь шла, как сказали бы сегодня, о прогнозе экономического развития — именно так его в своих выступлениях или на проводимых ими семинарах называют представители Всемирного банка, Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и другие архитекторы экономических моделей. Удивительно, но никаких причин, объяснений, обоснований, почему все будет так, а не иначе, в Библии не приводится (что типично для отдельных частей Торы). Циклы (изобилия и голода) не расценивались как наказание или вознаграждение. Дело, скорее всего, было в проверке человеческой мудрости: как люди смогут справиться с кознями экономики — избытком и недостатком.

Объяснив фараону его сон, Иосиф одновременно предлагает ему совершенно кейнсианское решение. Советует в богатые годы не потреблять все, что вырастет, а сделать запасы на скудные годы. Такой подход помог обеспечить Египту процветание и покорить соседние народы (включая потомков Иосифа). По крайней мере, именно так нам повествует эта библейская история в главе 41 Книги Бытия.

Красота этой истории — в простоте, благодаря которой она понятна даже малым детям. Потому, возможно, о ней говорят разве только в воскресной школе (на более высоких уровнях обучения, к сожалению, нет, как будто она годится лишь для малолетних). Но самое страшное, что мы даже не отдаем себе отчета, до какой степени оторвались от ее главной идеи. Переместимся через тысячелетия обратно в наше время. Наш век сотворил (и верит в) прекрасные математические модели, умеющие работать с деталями, но при этом мы упустили из виду основную линию. Во время глобального кризиса дело дошло до возрождения идей Кейнса, мы вспомнили его лекарства для ослабленной экономики. Понятно, что экономическая политика, к которой мы сегодня привыкли, ни в коей мере не кейнсианская. Из его учения мы взяли лишь одну часть (допустили дефицит), а про другую забыли (императив создания профицита в хорошие годы) и, значит, считаем возможным наличие и соглашаемся с существованием (необходимостью?) дефицита и в богатые годы. В итоге получился какой‑то кейнсов выродок, отклонившийся от исходного учения далеко влево. Нельзя сказать, что мы уж совсем не ставили амбары для хранения зерна на худшие времена. Правда, единственное старательно сберегаемое нами там на будущее — это облигации.

При рождении евро был установлен потолок дефицита годового бюджета в размере трех процентов ВВП. Хорошо задуманное правило скоро мутировало: из «максимум три процента» нормой стало «три процента — все в порядке». Мы чисто психологически сдвинули ощущение бездефицитного бюджета на уровень трехпроцентного дефицита, и если он у нас составлял три процента или меньше, мы были довольны, как будто бюджет в итоге получился сбалансированным. Как только дефицит бюджета уменьшался до трех процентов, такое событие считалось успехом[838] и отмечалось с помпой.

И где мы окажемся с подобными убеждениями? И почему все говорят о снижении дефицита бюджета, в большинстве случаев означающем лишь более медленное увязание в долгах, когда настоящая дискуссия должна вестись о профиците бюджета? В действительности необходимо как можно быстрее уменьшать долг, а не замедлять его рост. Только так мы создадим хотя бы какой‑то фискальный резерв до того, как попадем в следующий неминуемый кризис, времени прихода которого никто не знает. В будущем мы просто должны будем пожертвовать частью роста ВВП и, искусственно замедлив экономику, направить энергию роста на облегчение долгового бремени. Так выглядит рестриктивная фискальная политика. А мы, похоже, забыли, что если у нас есть желание стимулировать увеличение темпов роста экономики (фискальная экспансия), то мы должны быть готовы платить за такой рост (фискальная рестрикция).

Пока не существует никаких правил, заставляющих правительства действовать с расчетом на длительную перспективу и создавать запасы в благоприятное время. Придерживаясь вышеуказанного принципа, мы, правда, от рецессии и кризиса не защитимся (от них ничего не спасет), но обеспечим себе хотя бы простор для антикризисного маневра. Полностью предотвратить пожары невозможно, единственное, что можно сделать, — обеспечить запас воды в цистернах. Именно его нам и не хватает — и пополнять надо быстро. Для управления государственными финансами в условиях долгового кризиса предлагается простое и действенное фискальное правило: процент бюджетного дефицита и роста ВВП должен быть равен или меньше некой константы (скажем, «3»). Другими словами, если перспектива роста экономики составляет шесть процентов, то в таком году необходимо сгенерировать хотя бы трехпроцентный профицит бюджета. Если экономика падает на три процента, то дефицит может достигнуть шести процентов ВВП. Возникшая в плохие годы нехватка средств должна быть компенсирована их избытком в хорошие годы.

Такая норма приблизила бы современную практику к заповедям Кейнса и выдержала бы проверку историей о Иосифе и фараоне. За последний период роста в 2001–2008 годах (семь лет!) мы достигли невероятного богатства — и лишь малую его часть (точнее, вообще ничего) направили на погашение старых долгов или на создание запасов на случай худших времен (не заставивших себя долго ждать). Большинство стран свой долг, наоборот, беззаботно увеличили. Такая цивилизация отчаянно нуждается в изменениях, или она не должна удивляться приходу семи тощих коров.