Книга Беглец - Алгебра Слова

– На борту кто был? – офицер вспомнил гигантское пламя около леса.

– Она и пилот.

– Почему не сообщили сразу?

– Ждали, когда пилот выйдет на связь. Предполагали поломку рации.

– Путь отслеживали?

– Нет, обновляли программы.

– О вертолете доложить по всей форме. Пассажира скрыть. К утру, чтобы все было сделано чисто.

* * *

Семеныч быстро шел назад.

«Ее в Россию переправляли на служебном транспорте, как же. Что за глупость? Вирус какой-то выдумали, – осенило Семеныча. Он тут же обрадовался. – Она ничем не больна! Все дело в этом завещании, в деньгах. Им надо было убрать нас. В клинику он меня вез. Там и вкололи бы что-нибудь смертельное. И закопали бы. Чтобы наследство на себя оформить. Да нет никакого вируса! Она жива и здорова!»

Семеныч торопливо сбежал с обочины по склону на заросшее поле. Высокая колкая трава доставала до пояса и мешала идти. Но по дороге Семеныч идти не собирался, не зная, насколько опасными последствиями могут обрасти события сегодняшнего дня. Он почти убедил себя в придуманном вирусе, и завещание тоже казалось ему непохожим на что-то реально существующее.

С каждым шагом бушевавший огонь становился ближе и больше.

Семеныч по диагонали направился к нему.

– Это не тот вертолет! – говорил он сам себе, задыхаясь от скорого шага, переходящего на бег, когда это позволяла цепляющаяся за ноги трава и мягкая, хлюпающая под ней, земля. – Это не вертолет горит! Ее никуда не вывозили. Ее не было на борту! Она уже в отеле. Я приду, мы соберем вещи и первым же рейсом улетим отсюда.

Семеныч не понимал, насколько нелогичны и сумбурны его мысли. Он шел к полыхающему пламени и бормотал:

– Нет никакого вируса, а это горит не вертолет. Дерево горит. Два дерева. Три! Опушка горит. Обычный лесной пожар…

По мере того, как он приближался, он не чувствовал жар, который исходил от огромного огня, потому что Семеныч чувствовал не менее огромное пламя внутри.

Он дошел до места…

Горел действительно тот самый черный вертолет без опознавательных знаков.

– Ее там не было. Не было, – пожал Семеныч плечами.

* * *

Смертельный озноб прошелся по всему существу Первого.

– Даже не думай! – возникла Катенок. – Ты и близко не подступишься к Семенычу. Это – мое. Никто и ничто не тронет его.

Такого поворота Первый совсем не ожидал. Любые тела могли заниматься эгрегорами без сильного сопротивления. Если, конечно, не были уже заняты другими эгрегорами. По сути, Катенок, не могла ничего сделать, если Первый решил войти в Семеныча. Дух Семеныча был пока свободен.

– Я… Я буду хорошим, – запнулся Первый. – Она и Семеныч больше никогда не поссорятся, и их чувство будет самым большим на земле. Я полюблю Ее.

– А мне это не надо! – рассердилась Катенок. – Не касайся чужого.

– Катенок. Катеночек, – бормотал Первый несчастным тоном. – Семеныч только лучше станет. Он перестанет злиться и раздражаться. Он любить тебя будет. Он успокоится. Ему самому хорошо станет, когда я проникну в него. Я буду верен тебе и его душой, и его телом.

– Нет!!! – взревела Катенок. – Мне не важно, какой Семеныч, плохой или хороший, любящий или ненавидящий. Он мой! Понятно тебе? И никакая дрянь к Семенычу не приблизится!!!

– Нет, не понятно, – сознался Первый. – Так же будет всем лучше. И Семенычу, и Ей, а значит и тебе. И Мике.

– Мне не нужны искусственные добавки! – в бешенстве кричала Катенок. – У нас все прекрасно с Семенычем! И без эгрегоров, без людей, без богов, без условий. Вам не понять этого, рабы иллюзий, чувств и мышления!

– Ой, – Первый смущенно показал на землю. – Там, кажется, что-то случилось.

– Черт, – выругнулась Катенок. – Из-за тебя все. Нельзя надолго выходить из тела! Это смертельно опасно для человека. Больше я видеть тебя не желаю. Иди в какого-нибудь монаха и философствуй в свое удовольствие. Чуть беды не случилось!

– Там занято все! – воскликнул Первый.

– Сам прошляпил, – пробормотала Катенок.

– Я к Мике пойду!

– Куда хочешь, туда и иди! А к Семенычу не приближайся, иначе я засуну твою сущность в маньяка. Исстрадаешься.

Первого свело судорогой. Телесные наслаждения ему были чужды. И, если он хотя бы принимал то, что происходит между мужчиной и женщиной по их согласию, то на все остальные извращенные формы физической страсти смотрел с неимоверной брезгливостью. С его точки зрения, это было мерзко. Попадать в такое тело – равносильно мучительной смерти с презрением себя.

* * *

Огонь освещал несколько метров от края себя. Все остальное, удаленное от пламени, пространство являлось кромешной тьмой. Семеныч обходил горящую неровную окружность, не обращая внимания на то, что кроме огня ничего не видит. Внутри обугленного вертолета все пылало, и жадные яркие языки вырывались из двери и зияющих окон вверх, сливаясь воедино. То, что было в вертолете, давно стало частью огня.

В сгоревшей и тлеющей траве поблизости валялись куски искореженного металла, под ногами хрустели мелкие осколки стекла…

«Странно, что офицер не захотел остановиться и посмотреть, что горит. Либо он знал? Что, если вертолет взорвали намеренно, а он убрал других свидетелей найденного завещания? Хотел заграбастать имущество Меркури себе? А меня вез в клинику или убить? Ну и убил бы возле пожара, а тело оттащил бы в огонь…»

Семеныч споткнулся о человека, лежащего лицом вниз. Сначала Семеныч принял его за обгоревший черный ствол дерева или часть вертолета, и только рассмотрев, он различил голову, поджатые под тело руки и склеенные огнем, точно приварившиеся, ноги.

Семеныч обошел вертолет по кругу в видимой от огня полосе.

– Ее нет здесь. Она не летела в вертолете, – сказал Семеныч и отошел дальше, где высокую траву не тронул огонь. – Ее задавили вопросами и повезли в клинику. Она, перепугавшись, подписала отказ от наследства. А сейчас офицер даст команду. Ее выпустят. Уже отпустили. Она меня в отеле ждет.

Семеныч метр за метром огибал вертолет по следующему кругу. Руками он лихорадочно раздвигал траву, а ногами тщательно водил по земле, боясь что-либо пропустить.

Сделав еще круг, и еще раз напомнив себе, что Ее не было и не могло быть в вертолете, Семеныч отошел дальше и снова пошел по окружности, почти вслепую обшаривая траву.

Это место его не отпускало. Семеныч и не думал возвращаться обратно. То, как долго он будет бродить около вертолета, Семенычу тоже не приходило в голову. Он шел словно на автомате.

Круг вновь замкнулся. Семеныч двинулся на полметра в сторону и опять пошел, все так же торопливо и судорожно раздвигая руками траву. Ноги проваливались во влажную землю. На обувь налипала грязь, делая шаг тяжелым, скользким и неуверенным.