Книга История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1 - Дмитрий Яворницкий

Кроме повседневной литургии, у запорожских казаков всегда служились соборные панихиды и нарочитые сорокоусты по умершим воинам как в сечевой, так и в приходских запорожских церквах[800]; сверх того школьники особо читали по ним Псалтирь и звонили в колокола. Для вечного поминовения имена убитых казаков заносились в синодик или выписывались на особой табличке, в виде продолговатой деревянной лопаточки, которую дьякон держал перед престолом Божиим, вычитывая по ней имена павших на брани защитников Христовой веры[801].

Помимо всего сказанного о церковном устройстве в Запорожье нельзя не отметить еще одной особенности между казаками: у запорожских казаков, как людей воинского звания, известные святые и известные праздники пользовались особым уважением перед прочими; таковы: Покров Пресвятой Богородицы, архистратиг Михаил и Николай Чудотворец. В честь Покрова Пресвятой Богородицы всегда устраивали церковь в самой Сечи; этот праздник имел двойное значение для запорожских казаков: под Покровом Богоматери запорожцы не боялись ни вражьего огня, ни грозной стихии, ни бури морской; под Покровом Приснодевы они оставались девственниками и свято выполняли главнейший девиз своей жизни – защиту православной веры. Архистратиг Михаил, главнейший «из бесплотных сил воин», был невидимым руководителем запорожцев на войне, возвещал им своей трубой победы и давал знак к отступлениям. Святитель и великий чудотворец Николай, издавна считающийся у русских людей покровителем всех «плавающих, странствующих и путешествующих»[802], невидимо сопутствовал запорожским казакам в их морских путешествиях, ободрял и утешал их во время страшных бурь на Черном море, которое так часто носило их чайки то к Синопу и Трапезонту, то к Аккерману и самому Царю-городу. Со второй половины XVIII века большим уважением стал пользоваться еще праздник в честь святого Андрея Первозванного, как первого, по преданию, насадителя в стране приднепровской истинной и православной Христовой веры; возвестившего свет на том же пути славным низовым рыцарям, подвизавшимся в тех же местах за святость веры, чистоту церкви и целость русского народа.

Глава 14

Самарский Пустынно-Николаевский монастырь[803]

В ряду описанных запорожских святынь первое место занимает Самарский Пустынно-Николаевский монастырь. Самарско-Николаевский монастырь – замечательнейшая святыня и по историческим воспоминаниям, и по великим деяниям подвижников, и по исключительному его положению: в нем возникла первая для всего Запорожского, а теперешнего Екатеринославского и Херсонского края церковь; в нем положен был первый зародыш просвещения, монастырская школа; из него вышли первые апостолы веры и благочестия на весь край необозримой пустыни; в нем хранится множество дорогих вкладов наших именитых предков; в нем почивают кости замечательных деятелей южнорусского края и великих постников и молитвенников православной христианской церкви. Оттого святыня эта имеет и должна иметь свою историю. Год основания Самарского Пустынно-Николаевского монастыря в точности неизвестен; но, насколько можно судить по отрывкам документов и по дошедшим до нас преданиям, начало ему положено было скоро после 1576 года, когда польско-литовский король Стефан Баторий даровал казакам старый город Самарь, с монастырем и перевозом[804]. На двадцать пять верст выше устья реки Самары, левого притока Днепра, среди дремучего, вековечного и непроходимого дубового леса, между рекой Самарой и ее рукавом Самарчиком, раскинулся огромный низменный и совершенно ровный остров; на нем шныряли целые стаи диких птиц, бродили целые табуны разного рода зверей, а вокруг росла густая, высокая и сочная трава; между травой блестели чистые, как стекло, озера, наполненные множеством рыбы, раков и всякого рода лесных и водяных пернатых. На этом-то острове, бог весть откуда, около 1576 года водворились два монаха-отшельника. Предаваясь молитвам, воздерживаясь от пищи и пития, они дальше своего убежища никуда не выходили и никого, кроме неба да леса, диких зверей да пугливых птиц, не видали. Но, вероятно, уединенное место среди дремучего леса манило к себе не одних отшельников, видимо, оно влекло к себе и тех, кому нужно было скрываться от преследования со стороны властей и кто занимался не молитвами и подвигами, а промышлял гнусным грабежом и кровавым разбоем. Так, вскоре после водворения скромных подвижников на острове в самарском лесу явились так называемые каменники, то есть разбойники, жившие дотоле в каменных пещерах по берегам Днепра, против его порогов. Блуждая по лесу, они случайно набрели на монахов и, найдя избранные ими места во всех отношениях удобными для уединенной и безопасной жизни, упросили монахов принять их в свое сообщество, за что стали доставлять им пищу, приносить воду и помогать в работах. Так прошло несколько времени: монахи возносили свои молитвы к Богу, каменники трудились за подвижников и под конец даже построили им небольшую келийку, но во все время своего совместного житья с благочестивыми иноками пришельцы тщательно скрывали от них свое звание и свой промысел. Спустя, однако, некоторое время монахи узнали страшную тайну своих незваных благодетелей и немедленно решились от них бежать. Разбойники, проведавшие об этом, удержали монахов, может быть, из боязни, чтобы они не предали их в руки правосудия, а может быть, и в видах того, чтобы их молитвами испросить у Бога прощения за свои великие злодеяния. Так монахи волей-неволей должны были оставаться жить с разбойниками. Но вор ворует до поры до времени; так и эти разбойники: уже давно прослышали об их злодеяниях запорожцы, давно уже следили за ними запорожские разъезды, и наконец преступники были открыты. Но можно себе представить удивление запорожцев, когда они вместе с разбойниками открыли и монахов! Однако недоумение их скоро разъяснилось, и запорожцы, схватив злодеев, предоставили полную свободу действий отшельникам и даже даровали им разные льготы и обставили возможными удобствами жизни. Мало того, Запорожский Кош, узнав об открытии в самарском лесу отшельников, велел на месте их жилища построить маленькую крепостцу с погребами и тайными ходами, потом при крепостце соорудить небольшую деревянную церковцу, во имя святителя и великого чудотворца Николая, при церковце поставить «шпиталь» и несколько жилых построек для раненых, недужих, престарелых и «зубожалых» запорожцев; впоследствии к построенной церковце вельможный Кош отвел «властные грунты», то есть некоторое количество леса, пахотной земли и сенокоса, и в 1602 году вызвал к новой обители из киевского Межигорского Спасо-Преображенского монастыря в качестве настоятеля иеромонаха Паисия, родом волоха, человека начитанного в Священном Писании и вместе с тем умевшего «раны залечивать и больным помогать». Прибыв к возникшей обители, иермонах Паисий скоро возвел ее на степень монастыря, добыл для него ставропигию от одного из вселенских патриархов, может быть, Константинопольского, на основании того, что сама Валахия, родина Паисия, находилась в церковной зависимости от того же Константинопольского патриарха; затем установил общие для монашествующей братии правила, устроил общую для всех трапезу и ввел иноческий в богослужении устав. Таким образом, уже в это время для запорожских казаков Самарский Пустынно-Николаевский монастырь сделался заветной святыней, палладиумом всего края. «Это – рай Божий по земле, это – истинная Палестина, это – истинно новый Иерусалим!» – говорили они в своем умилении. Взирая на святую обитель и на высокие подвиги ее иноков, они под старость и сами нередко удалялись в Самарский монастырь или же селились близ него своими зимовниками и селами.