Книга Сирийский гамбит. Операция "Мертвая рука" - Александр Полюхов

– Вы полагаете, самоубийство Бориса связано с «Шиа»?

– Очень похоже на то, – вступил в разговор Чудов. – Хотя и нельзя утверждать. Сосновский страдал от бессилья и безденежья. Провалил задание британцев, остался должен деньги Джебхат ан-Нусра, поссорился с Сакаевым. Также реалистично предположить, что британцы его убрали, дабы замести следы. В таком случае нельзя исключать, что позже постараются свалить вину на нас.

– Вероятно, вы правы, – промолвил Президент, вспомнив утренний брифинг Директора, озвучившего схожий анализ по лондонским событиям.

– Позвольте спросить, – встрял ветеран, – какая судьба ждет Данилина? После самоубийства патрона он, наверняка, переметнется к MI6. Его надо судить, так как в целях дезинформации использовать крайне сложно и опасно. Как говорится, однажды предавший…

– Идет проверка деклараций о доходах и расходах госслужащих, – пояснил Администратор. – Вероятно, у Данилина будут выявлены нарушения, и тот будет уволен.

– И только? А похищение и убийства? За них не ответит?

– В данной истории ставим точку, политический скандал со шпионом в Кремле никому не нужен, – решительно вмешался № 1. – У меня жесткий график, поэтому следует обсудить другие вопросы. Матвей Александрович, вы обдумали наше предложение поучаствовать в создании широкого политического фронта?

– В соцстранах «фронты» имелись. В ГДР такой существовал. Помните? И куда подевался, когда берлинская стена рухнула?

– У нас совсем иное дело, – поспешил ответить Лидер, – здесь его создаем по иным мотивам и правилам.

– Фронт всегда направлен против вооруженного врага. – Алехин демонстративно поднял палец, хотя знал, что хозяин кабинета не терпит поучений. – Я внутри страны вражеских дивизий не наблюдаю. Риторика в стиле милитари предполагает армии, штабы, генералов, солдат, устав, гауптвахту и, конечно, генералиссимуса. Увольте, это не по мне.

– Фронту требуются разные профессионалы, – попытался сгладить момент Администратор, понимая, что Лидер уже не простит своеволия гостя. – В разведку, контрразведку. В СМЕРШ, наконец – у вас неплохо получается.

– Работенка не по мне, – ответил ветеран. – Для Чудова подойдет. Вон, и на меня волком смотрит. Молод и зол. Локти и зубы у него железные. Я же устал от схваток, здоровье ни к черту. Отвоевался, пора на покой. Извините. Разве что Ленина готов похоронить, если доверите.

– Сейчас нецелесообразно, обстановка стабилизировалась, отложим разборки с коммунистами, – изрек Президент. – Жаль, что расстаемся на минорной ноте, да еще в такой день. Можете идти, товарищ Григ. Благодарю за службу, – глядя не на собеседника, а опустив глаза на столешницу стола, попрощался Главнокомандующий, пожалевший, что тогда, в самолете, не сдержался и откровенно изложил планы фронта.

– Честь имею, господа, – Алехин положил на стол флешку-мандат и встал. – Надеюсь, теперь мой сын может выезжать за границы РФ?

– Разве ему кто-то препятствовал? – Хозяин посмотрел на Администратора и Чудова. Оба недоуменно пожали плечами. – У нас же свободная страна.

Когда Матвей покидал госдачу, никто уже не видел в нем почетного гостя или заслуженного чекиста. Обслуга шестым чувством определяет статус человека. Авторитет уезжавшего исчез вместе с алмазами. У УД повысился. Сразу на двенадцать мешков.

Глава 46

Похороны

Утренний поезд из Москвы опоздал на полчаса. Железнодорожники поставили гроб на перрон и после бумажных формальностей тело отца Литвиновой выдали его расстроенной хлопотами, но не безутешной вдове. Проследовав через вокзал, построенный в годы, когда до наступления коммунизма оставалась (по прикидкам ЦК КПСС) всего двадцать лет, тележка под руководством еще не опохмеленного носильщика выехала на площадь. Вместо традиционного памятника Ильичу ее нынче (коммунизм-таки не наступил) встречала высоченная стела со львом. Герб города по каким-то неизвестным трупу причинам обладал серпом и лопатой. Последняя сегодня пригодилась – на кладбище заканчивали копать могилу. Надгробную доску вдова заказала скромную – унаследованные деньги следовало беречь: погибшему экс-супругу без разницы, а ей еще жить и жить.

Коронер вертел ручку, примериваясь к лежащему перед ним заключению по Борису Ильину (на такую фамилию Сосновский получил британский паспорт). Сидевший напротив человек с лошадиным лицом опасался, что там окажется правда: «аутоэротическая смерть, вызванная самоудушением во время мастурбации». От позиции коронера зависело, удастся ли скрыть позорную привычку Бориса. Или она вывалится на публику, как выпал из его брюк распухший член, почерневший от свернувшейся внутри крови? Джереми вспомнил, как охранник был потрясен увиденным в ванне, и не смог представить, какой шок испытают обыватели. Если тайна раскроется.

Всё-таки решившись, коронер подписал документ и протянул через стол. Кокрейн внимательно прочитал текст: «… наступила от повешения при обстоятельствах, не свидетельствующих о применении насилия или присутствии других лиц». Вердикт стал плодом сложных закулисных усилий MI6 и MI5, призванных снять подозрения в их причастности к гибели подшефного, а заодно оставить СМИ почву для спекуляций по поводу виновности Москвы. Джереми из «ягуара» позвонил в штаб-квартиру: «Сообщите родственникам, что могут хоронить. Пошлите наблюдателей на кладбище. Пусть снимают собравшихся русских, вдруг потенциальные фигуранты засветятся». Окончив звонок, утер пот: «Уф! Надо решать проблему Сакаева. И тогда остается comrade Grieg, но эту боль в заднице сейчас не вылечить».

Траурный зал ЦКБ на Рублевке – венец номенклатурной архитектуры. Здание, предназначенное для прощания с партийными бонзами, воплощало ту смесь пошлых элементов, что не дает ошибиться приглашенным, ищущим место церемонии. Большая автостоянка – редкость в Москве, однако сюда съезжалась масса машин еще в те времена, когда они являлись предметом роскоши. Серьезные мужчины в консервативных костюмах – сослуживцы Игоря, симпатичные женщины в прогрессивных, хотя и отвечающих обстановке, платьях – коллеги и подруги усопшей.

– Мы собрались в печальный день, чтобы отдать последний долг замечательному человеку, столь рано ушедшему от нас, – забубнил церемониймейстер, когда смолкла грустная музыка и притихла публика.

Дальше процесс шел по накатанной колее: слова, вздохи, рыдания, топтание вокруг постамента. Подойдя к гробу Варвары, Матвей внезапно вспомнил, как четверть века назад возжелал её платонически, то есть безуспешно. И не нашел сил приложиться губами к лицу, гримерами напомаженному до неузнаваемости. Лишь пальцы коснулись белой руки, ощутив холод и безжизненность шагреневой кожи.

Оставалось взглянуть в мертвые глаза живого товарища и исчезнуть с его орбиты. Извинение неуместно, соболезнование пошло. Сказать правду вслух нельзя. Обняв Чудова, Алехин прошептал: «Когда небожители забудут о наших подвигах, завершим „Шиа“». Игорь резко оттолкнул ветерана, воскликнув: «Пошел ты»! Окружающие ахнули, узрев нарушение этикета.