Книга Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев

Остальные уполномоченные Баторием на переговоры ожидали в деревне Киверова Гора в пятидесяти вёрстах от Запольского Яма. Сам же Баторий, оставив за себя воеводу Замойского, уехал в Варшаву. Свой отъезд он оправдал так:

— Еду с малой дружиной за новым великим войском.

Ропот прокатился по войску: бросил король на произвол судьбы, помирать от стужи и неминуемого голода. Призывы разъезжаться по домам громче звучали не только из рядов дворянской гвардии, не только из уст оставшихся наёмников — более всех шумели литовские ратники, за интересы которых во многом и началась война. Однако Замойский сумел убедить разношёрстное войско, что именно от его поведения во многом будет зависеть итог переговоров с Россией.

— Послы князя Ивана смотрят на нас во все глаза, и если мы дрогнем, они наплюют на наши требования. Ни Польша, ни Литва ничего не получат, а значит, вы все вернётесь домой без должной награды за свои воинские труды. Если же русские уступят нам хотя бы половину того, что требует от князя Ивана наш король Баторий, каждый из вас, если захочет, получит столько земли, сколько пожелает. С рабами ружанами.

Ради этого конечно же можно потерпеть ещё немного, тем более что сидеть в тихой осаде не рискованно для жизни. К тому же русская рать не начнёт активных боевых действий, это было понятно по тому, как развивались события в прежние месяцы, но ещё и потому, что рать эта не слишком противилась шведам, которые теснили русские полки в Эстонии, захватывая город за городом.

Куда как заманчиво предложение воеводы. Но не только слова Замойского взбодрили войско, а то, что пушки снова заговорили, принявшись долбить стены. Начали готовиться и туры (неделя на это отводилась), чтобы обстреливать город через стены. Началась подготовка к штурму.

Замойский же, принимая поднимающие дух войска меры, хорошо понимал, что воевода Иван Шуйский, который являлся душой обороны Пскова, может принять свои меры, какие сведут на нет все усилия осаждающих крепость. Поэтому и решился пойти на коварство, подготовив покушение. Гнусное. Не достойное честного воина. Ночью к Новгородским воротам пробрался перебежчик, от имени тех, кто не покинул Батория вместе с Фаренсбахом, он сообщил, что готов переметнуться на службу к русскому царю, встав под руку знатного воеводы князя Шуйского. Так во всяком случае пояснил перебежчик.

— Наш командир предложил нам встать под твою руку, воевода. Вот его послание и залог твёрдого слова.

Перебежчик передал Шуйскому письмо и довольно большой ларец. Шуйский принял и то другое, но начал с письма, пересилив любопытство и желание узнать, что же в ларце. Письмо вроде бы искреннее:

«Я много лет с Фаренсбахом служил царю Ивану Васильевичу и ничего, кроме доброго отношения к себе, от него не видел. Всегда своевременно и полностью платили обговорённую сумму за нашу службу, не как у Батория. Ни уважения, ни денег, поэтому я хочу вернуться на службу к царю русскому и привести с собой до двух тысяч умелых и честных воинов. В доказательство своего искреннего желания посылаю всю свою казну. Как залог. Открыв ларец, убедишься в этом».

Перебежчик подтвердил, что провожая его, командир Миллер просил передать, что все немцы наёмники согласны покинуть Батория и встать в ряды защитников крепости, ибо Баторий не исполняет договора, а теперь ещё и бросил их на страдание и лишения без денег.

Перестарался, однако, посланник, виня Батория в несостоятельности. Откуда тогда взялся полный золота ларец? Такое сомнение возникло у телохранителей главного воеводы, и князь Шуйский, к счастью, не отмахнулся от их предупреждения. Позвали нескольких ремесленников, умелых в обращении с зарядами коварными, те осторожно открыли ларец и показали воеводам:

— Открой князь ларец без осторожности, высеченная при этом искра воспламенила бы порох, а он смешан с дробью. Всех, кто оказался бы рядом, посекло.

Перебежчик рот открыл от увиденного, и тут же лицо его побагровело от злости, а глаза сверкнули гневом: его нагло обманули! Он должен был погибнуть вместе с князем Шуйским! И он заговорил:

— Я поверил Миллеру. Но он поступил со мной подло. А перед тем как послать меня к вам, коварный Миллер долгое время находился в шатре Замойского. Я не придал этому никакого значения. Теперь вот понял: подлое покушение готовилось по приказу Замойского.

— Ну что? Попытаем, где истина? — спросил Ивана Петровича князь Шуйский-Скопин, глядя на главного воеводу, тот же, подумав немного, предложил иное:

— Всё зависит от самого посланца Миллера. Расскажет без утайки, что происходит в войске Батория, отпустим с письмом к Замойскому, начнёт лукавить хотя бы чуточку, станем пытать.

При самом перебежчике вёлся обмен мнениями, и тот вскинул руки к небу:

— Клянусь Девой Марией говорить всё без утайки, о чём спросите и что я знаю. — И перекрестился ребром ладони. Не перстом. Но какой спрос с латынянина.

Всё, о чём рассказывал дальше невольный исполнитель коварного замысла Замойского, полностью совпадало с имевшимися у воевод сведениями, и только два факта были неизвестны и оказались очень важными и своевременными: Замойский намечает штурм. Скорее всего — ночной. Лестницы уже почти готовы. А почему ночной? С одной стороны, чтобы ударить неожиданно, с другой — не показать малочисленность войска, оставшегося под Псковом.

— Я слышал: двадцать шесть тысяч. Сам не считал, конечно, но то, что нас осталось не больше трети от того войска, какое привёл Баторий, так в этом я уверен, — твёрдо сказал перебежчик.

Наёмника отпустили с предложением князя Ивана Шуйского Замойскому не прибегать к коварству, а встретиться на поединке в честном бою. Предлагал Шуйский то же самое, что когда-то Баторий Ивану Грозному, но тогда царь отказался. Отказался теперь и Замойский. Иного, если говорить положа руку на сердце, Иван Шуйский и не ожидал. Как только проводили за ворота перебежчика, невольно втянутого в коварство, позорящего честь любого честного воина, князь Иван Шуйский собрал воевод полков на совет.

— Станем готовить вылазку. Не малую, какие мы делали в последнее время, а более мощную. Несколько полков выпустим. Вместе с ними пойдём на вылазку и мы все. В крепости останется только князь Василий Шуйский-Скопин с одним своим полком. Нам предстоит ударить так, чтобы услышали удар в Запольском Яме. О нашей победе чтобы услышали. Это послам нашего государя очень поможет на переговорах одолеть упрямство ляхов и литовцев.

— Может, отбив нападение ночное, погнать ворогов? — предложил Овчина-Плещеев. — Ловко может получиться.

Действительно, вроде бы заманчиво, только все остальные воеводы не согласились со своим товарищем — высказались за действие на опережение, предлагали ударить обязательно, пока туры ещё не установлены, пока они не стали большой помехой.

Единодушие проявилось и в том, в какое время начинать вылазку. Сошлись безоговорочно на мнении главного воеводы, утверждавшего, что самое подходящее время — послеобеденное. Ни ночью, ни на рассвете не удастся бесшумно и татями подойти к главному стану вражеского войска — снег-предатель выдаст. Да и охрана на стороже в это время. А вот во второй половине дня всегда наступает расслабленность. В любом войске. Неожиданность, хотя и не на долгое время, обеспечена. Враг быстро придёт в себя, но это уже ничего не изменит, ибо главная задача вылазки не свемная сеча, а дерзкий короткий удар. До темноты вполне хватит времени, чтобы изрядно посечь врагов, сжечь, сколько удастся, шатров, взорвать запасы пороха.