Книга Ангелы приходят всегда - инок Всеволод (Филипьев)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что? – переспросила Агния, невнимательно слушавшая брата, так как была всецело увлечена прекрасной гостьей.
ПОЛУРАДОВ, ГЕНЕРАЛ И «СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК»
Тем, кто остался, мои слёзы.
Я выбрал жизнь, но слишком поздно.
Нас раздавило чужое небо.
Чужое небо, мои слёзы.
Приближалась весна. Истекали последние дни зимы 2008 года.
Сергей Сергеевич Полурадов сидел на кухне своей однокомнатной квартиры. На столе стояла начатая бутылка коньяка и граненый стакан, из которого отставной полковник потреблял этот благородный напиток.
С маленького экрана телевизора на Сергея Сергеевича призывно и ободряюще смотрели по очереди лица кандидатов в президенты. Они к чему-то призывали, чем-то клялись, кому-то угрожали, что-то обещали. Но полковника волновало другое.
За несколько дней до этого, 23 февраля, к Сергею Сергеевичу неожиданно нагрянул в гости его старый друг Антон Петрович. «Что ты тут сидишь, как сыч, в такой день! – сказал тогда генерал. – Давай помянем товарищей, выпьем за наших погибших жен, посидим по-человечески». И они посидели. За водкой язык развязался, и Антон Петрович выдал другу такое, от чего тот до сих пор не мог оправиться. Генерал попросил прощения у Сергея Сергеевича за племянницу, инокиню Неониллу. Он признался, что косвенно виноват в том, что инокиня попала в заложницы.
Тогда Сергей Сергеевич, еще до конца не веря в рассказанное генералом, уточнил подробности похищения племянницы, ставшие ему известными от Ангелины. К ужасу Полурадова, генерал подтвердил худшие предположения: органы, руководствуясь своими интересами, действительно навели бандитов на Ангелину, а те предложили девушке свободу в обмен на помощь им и предательство подруги. Ангелина согласилась. А вот сбежала она потом сама, по собственной инициативе. Антон Петрович признался, что потратил немало сил, чтобы найти ее. Причем делал он это для Сергея Сергеевича во искупление своей вины за Неониллу.
Генерал хоть и на пьяную голову, но искренне просил прощения у Сергея Сергеевича, даже встал перед ним на колени. Полковник не находил себе места, не зная, как реагировать. Если бы генерал не был его старинным другом, он, не раздумывая, убил бы его на месте, но с другом он так поступить не мог. А в то же время боль обиды за Неониллу и Ангелину, за сестру, за погибшую молодую жену и даже почему-то за всю Россию обжигала сердце раскаленной смолой. В его сознании бился вопрос: «Что же это за мир-то такой, если в нем безнаказанно обижают невинных и беззащитных!?»
Антон Петрович домогался от друга хоть какого-то ответа, но Сергей Сергеевич намертво замолчал. Генерал даже протрезвел, понял, что хватил лишку, но брать свои слова назад было поздно. Понурый, он покинул квартиру полковника…
С тех пор Полурадов носил боль в себе. Никому ничего не говорил. Пил. Выходил из дома лишь для того, чтобы снова купить спиртное.
…Он поднялся из-за стола. Снял с плиты кастрюлю с картошкой. Налил в граненый стакан коньяка и хотел было выпить, но тут ему сделалось тревожно. Он буквально физически ощутил, что в квартире есть кто-то еще. И этот «кто-то» за ним наблюдает. Сергей Сергеевич заставил себя повернуться. Проем кухонной двери был пуст. На цыпочках он подкрался к двери и резко выглянул в коридор. Там тоже никого не было.
Он по очереди обошел ванную, уборную, кладовку и остановился у закрытой двери комнаты. Теперь он точно знал, что там кто-то есть. Полурадов прислонился ухом к двери, и ему почудилось, что он различает дыхание с другой стороны. Полковник вспомнил все страшные случаи своей жизни, все эпизоды, когда смерть заглядывала в глаза, и стал внушать себе, что по сравнению с тем, что бывало раньше, этот случай – смешон.
«Бред какой-то! Нечего тут бояться», – говорил он себе, но при этом становилось все страшнее. Ужас достиг апогея. Сергей Сергеевич медленно взялся за ручку двери, готовясь ворваться в комнату. Ему казалось, что сердце сейчас разорвется от напряжения и он умрет.
Не выдержав противоборства с невидимкой, полковник метнулся в прихожую, наспех обулся, кое-как нацепил пальто и выскочил на лестницу. В квартире он больше оставаться не мог.
* * *
После второго марта, когда схлынули неотложные дела, связанные с президентскими выборами, Антон Петрович вспомнил о друге. Уж больно нехорошо расстались в последний раз.
В течение нескольких дней дозвониться Полурадову он не смог. Узнав телефон сестры Сергея Сергеевича, генерал позвонил ей.
Елена Сергеевна рассказала, что брат в конце марта пропал. И как-то загадочно. Вышел из дома и не вернулся, в квартире горел свет, работал телевизор. Она стала обзванивать больницы, отделения милиции и морги. Через несколько дней брат нашелся. Его сбил товарный поезд. Недалеко от дома – железная дорога, Сергей Сергеевич ее переходил, и… встретил смерть. Последнее время он находился в депрессии, пил. Очень переживал болезнь Неониллы, а здесь еще печальная история с Ангелиной. Так и осталось не ясно, был ли это несчастный случай или самоубийство.
Теперь пришел черед Антона Петровича волноваться и томиться мрачными думами. После разговора с Еленой Сергеевной он не находил покоя и все время думал о погибшем друге. Самой неприятной была мысль, что полковника могли убрать из-за того, что он, Антон Петрович, сказал ему лишнее. Генерал, не поднимая шума, задействовал старые связи и выяснил-таки, что органы к смерти Полурадова непричастны.
«Но что же, что же тогда? – спрашивал себя генерал. – Ведь Сережа – боец старой закалки. Неужели самоубийство? Это получается, я виноват?! А ты, Сережа, еще одна жертва? Но ведь не должно быть напрасных жертв? Не должно! Сколько можно? Ну, сколько?!»
По ночам Антона Петровича преследовали кошмары. Один сон произвел особенно отвратительное впечатление. Ему чудилось, что на него напал полумуравей-полуящерица. Генерал отбивался сначала руками, но это не помогало, потом ножом. Он отсек гадине хвост и голову и разрубил пополам. Из чрева вывалились внутренности красного цвета, почему-то напоминавшие скомканное знамя. Потом во сне он проснулся и с ужасом обнаружил, что его собственное тело разрублено пополам, то есть получилось, что он гонялся за самим собой. После этого генерал проснулся уже по-настоящему. Постельное белье было мокрым от холодного пота, хоть выжимай.
Потребовался месяц таких мучений, чтобы Антон Петрович принял два решения, о которых раньше не смог бы и помышлять. Во-первых, он подал в отставку; во-вторых, решил отправиться в абхазские горы, поговорить с наставником Замоскворецкого, старцем Салафиилом, о котором знал из оперативных сводок. «Если этот священник такому подонку, как Жан, вправил мозги, то, может, и меня чему-то научит, – надеялся генерал. – Ведь нельзя же так… Сегодня Сережа, завтра я. Глупо. Должен же быть какой-то высший смысл? Иначе всему конец».
* * *
