Книга Черный код - Вергилия Коулл

Я оборвала порыв говорить дальше, но мысленно продолжала монолог.

А, возможно, стало бы еще хуже. Не зря ведь такой страх мелькал во взгляде Макса, когда он твердил мне эти слова. Я не стала сообщать этого суду, но не сомневалась: Варвара скатилась на дно именно после того, как узнала о будущем. Может, именно этого боялся Макс? Неотвратимости судьбы? Именно это проклятие довлело над ним? Дата смерти Вари в списке с числами не совпала, потому что это было первоначальное видение Макса. Он пытался изменить будущее, и его жена в тот день не умерла.

Но Варе суждено было умереть. Поэтому ее стало кидать из крайности в крайность. Она заняла у жизни время, которое ей не полагалось. Из-за этого начала тихо сходить с ума. Появилась тяга к наркотикам и саморазрушению. Будто в нее заложили компьютерную программу без права остановить выполнение. Макс пытался удержать ее. Без любви. Возможно, из жалости или чтобы доказать самому себе, что он может хоть раз в жизни изменить результат, который видит. Потому что каждому человеку хочется верить в лучшее. Мы все инстинктивно надеемся, что плохого не случится, и что нам даны силы все исправить.

Обреченность, которая сквозила во взгляде Макса, когда он признался мне, что перестал бороться за жену, перечеркивала все надежды. Теперь я понимала его стремление молчать и не вмешиваться. Наверное, он даже ощущал себя виновным в том, что продлил агонию Варвары. Возможно, положенная ей судьбою смерть была бы легкой и быстрой. Милосердной. Макс же своими действиями продлил ее агонию. Обрек жену на длительные мучения, а себя – на смерть ребенка, рождение которого никогда не предполагалось судьбой и поэтому все равно бы не случилось.

Понятно, почему Макс не допустил и мысли, чтобы предупредить Соловьева. Я не могла представить, насколько хуже стали бы события, но на его месте тоже не пожелала бы рисковать. Вдруг распаленный перспективой профессор удвоил бы усилия и вместо восьми отпущенных на разработку лет уложился бы в четыре?

– Я изложила мотивы преступления, – подвела итог я, обращаясь к присяжным, – на этом мой отчет закончен.

Судья задумчиво кивнул и перевел взгляд на Григоровича.

– У обвинения есть вопросы?

Тот поднялся и застегнул пиджак. Посмотрел на меня, поглаживая ткань поверх пуговиц. Я напряглась: таким взглядом, пожалуй, снайпер изучает цель.

– Все эти выводы вы сделали только из проведенных с подсудимым сеансов?

– Да, – коротко бросила я.

– Но сам он никогда вслух не подтверждал ничего?

– Нет. Но и не опровергал. Как уже сказала, здесь имел место страх, что никто не поверит, и нежелание оказаться в психушке.

– Сколько времени вы проводили в совместных сеансах?

Я сглотнула.

– Все промежутки зафиксированы в документах, которые я передала на рассмотрение.

– Просто скажите нам. Хотя бы примерно, – развел руками Григорович. – Если сравнить с другими вашими делами, то получилось бы меньше, так же или достаточно много?

– Каждое дело индивидуально. Тут нет каких-то фиксированных рамок… – растерялась я.

– Но я буду прав, если скажу, что не меньше, чем в прошлые разы?

– Наверное. Мне трудно судить без сравнительного анализа, а для этого надо поднимать все прошлые отчеты, – ушла я от ответа.

– Уж не потраченное ли на сеансы время стало причиной того, что вы меньше уделяли времени семье и поэтому не так давно ваш муж подал на развод? – прищурился Григорович.

– Протестую! – оживилась Вронская. – Как личная жизнь эксперта относится к рассмотрению дела?

– Позвольте закончить и вы узнаете как, – парировал обвинитель с многозначительным видом.

– Протест отклоняется, – согласился судья. – Прошу вас ответить на вопрос.

Я пожала плечами.

– Это не муж подал на развод. Инициатива исходила от меня. Я устала от семейной жизни.

– При этом вы воспользовались помощью Вронской, – лукаво ухмыльнулся Григорович, – которая по случайному совпадению является… адвокатом подсудимого.

Против воли я вспыхнула и тут же отругала себя за такую реакцию. Каким образом обвинителю удалось раскопать эту информацию? Собирал компромат на Вронскую – ведь разнюхал же про ее сожительство с Верунчиком – и случайно наткнулся на то, что касалось меня? В любом случае, ничем хорошим мне это не грозило.

– Некогда было искать адвоката, поэтому воспользовалась услугами того, кто нашелся под рукой, – как можно более равнодушно ответила я.

– Знал ли подсудимый о том, что в вашем семейном статусе происходят изменения? – не отставал Григорович.

– Мне это неизвестно, – соврала я.

– Подсудимый сообщал вам в сеансах или лично что-либо о своем семейном статусе?

– Он говорил мне, что был женат, но его жена умерла.

– Подсудимый сообщал, что на данный момент состоит в каких-либо отношениях с кем-то?

– Нет. Таких упоминаний не было, – неохотно ответила я.

– То есть, подсудимый свободен от обязательств, вы тоже вот-вот освободитесь от оков брака, – Григорович развел руками, – интересное совпадение.

– Ваша честь! – снова возмутилась Вронская. – Давление на эксперта!

– Протест принят, – отозвался судья.

– Прошу прощения, – ничуть не расстроился Григорович. – Вы – уважаемый эксперт, Анита, и в вашем профессионализме никто не сомневается. Я лишь отметил случайное совпадение: вы развелись вскоре после знакомства с молодым и, чего уж греха таить, привлекательным подсудимым, с которым проводили достаточно времени в сеансах, и после этого пришли к выводу, что убийством профессора он спас наш мир!

– Выводы будет делать суд, – заметил судья.

– Тогда у меня больше нет вопросов, ваша честь, – обвинитель занял свое место.

– Защита? – взглянул судья на Вронскую.

Та сделала отрицательный жест. Мне разрешили выключить оборудование и опуститься на сиденье. Блузка между лопаток взмокла от пота и прилипла к телу. Руки дрожали. Я вся находилась в легком ознобе. Что ж, сделала все возможное. Теперь осталось покориться судьбе.

– Слово предоставляется стороне обвинения, – прозвучало сухое распоряжение.

Григорович вышел к трибуне.

– У Максима Велса было все, – заговорил он, – деньги, семья, развлечения. У него были даже любовницы, как мы успели убедиться. Чего у него нет – так это совести. Потому что только человек, лишенный совести, может бравировать убийством. Сегодня мы услышали заключение эксперта об истинных событиях, развернувшихся в тот роковой вечер. Но мне хотелось бы, чтобы все задумались над тем, какое адекватное наказание можно подобрать этому господину. Сегодня он, не стесняясь, признает, что убил человека, а завтра с таким же равнодушным видом, как сейчас, совершит нечто еще более ужасное, прикрываясь благородной целью.