Книга Лепестки на ветру - Вирджиния Клео Эндрюс

— Зачем вам миллион?

Я следила за дымом; он описал круг и вернулся опять ко мне, оплетая мою голову и шею.

— Послушайте, — сказала я, делая отчаянные усилия, чтобы вернуть себе самообладание, — вы знаете, что мой муж умер. Я в это время ждала от него ребенка и была завалена неоплаченными счетами, которые я и не могла оплатить. И даже теперь, когда я получила страховку и некоторую помощь от вас, я на мели. Моя балетная школа вся в долгах. Мне нужно содержать ребенка, покупать ему вещи, копить на его образование, а у вашей жены столько миллионов. Я подумала, она может пожертвовать хотя бы одним из них.

Он улыбнулся слабой и циничной улыбкой. Он пускал табачные кольца, а я опять увертывалась и кашляла.

— С чего бы такой умной женщине, как вы, взбрело в голову, что моя жена расщедрится настолько, чтобы одарить пусть даже одним даймом родственницу, которую она знать не желает?

— Спросите об этом у нее!

— Я уже спрашивал. Я сунул ей в лицо ваши письма и потребовал объяснений. Я десять раз спрашивал ее, кто вы такая и что вас с ней связывает. И каждый раз она говорит, что знает вас, только как балерину, которую она видела на сцене. На сей раз я хочу получить ответ от вас. — Чтобы не дать мне отвернуться или отвести глаза, он вытянул руку и крепко взял меня за подбородок, так что я не могла двинуть головой. — Кто вы такая, черт вас возьми? Что вас связывает с моей женой? С чего вы взяли, что она поддастся на ваш шантаж и раскошелится? И почему от ваших писем она убегает вверх по лестнице и достает фотоальбом, который всегда лежит у нее под замком в ящике стола или сейфе? Тот самый альбом, который она быстренько прячет и запирает на ключ при всяком моем приближении.

— Она брала альбом — голубой альбом с золотым орлом на кожаной обложке? — прошептала я, пораженная.

— Куда бы мы ни ехали, голубой альбом всегда с нами, в одном из ее чемоданов, который она запирает на ключ. Его темные глаза угрожающе сузились.

— Вы описали этот голубой с золотом альбом абсолютно точно, хотя он уже старый и весьма потрепанный. В то время, как моя жена рассматривает этот альбом с фотографиями, моя теща зачитывает до дыр свою Библию. Иногда я застаю свою жену в слезах над фотографиями из этого альбома; подозреваю, что это фотографии ее первого мужа.

Я тяжело вздохнула и закрыла глаза. Я не хотела знать, что она плачет!

— Скажите мне, Кэти. Кто вы такая?

Я чувствовала, что, если я не заговорю сейчас, неважно, о чем именно, он будет держать меня так за подбородок до скончания века, и поэтому, повинуясь какой-то глупой причине, я солгала:

— У вашей жены была сводная сестра — Генриетта Бич. Так вот, у Малькольма Фоксворта была с ней внебрачная связь, в результате которой родились трое детей. Я одна из них. Ваша жена мне наполовину тетка.

— Аа, — вздохнул он, освобождая мой подбородок и откидываясь назад в кресле, как будто удовлетворенный моим ответом. — Значит, у Малькольма была интрижка с Генриеттой Бич, которая родила ему трех внебрачных детей. Какая интересная новость!

Он смеялся надо мной.

— Вот уж не думал, что старина был так силен, особенно после сердечной болезни, сразившей его вскоре после первой свадьбы моей жены. Такая новость может вдохновить любого мужчину. — Затем он посерьезнел и внимательно посмотрел на меня. — Где же теперь ваша мать? Мне бы хотелось повидаться с ней и переговорить кое о чем.

— Она умерла, — сказала я, пряча руки под стол и держа пальцы скрещенными, как глупая суеверная девчонка. — Давным-давно умерла.

— Ясно. Мне все ясно. Трое юных незаконнорожденных детей Фоксворта мечтают получить свою долю наследства, шантажируя мою жену, так?

— Нет, не так! Это делала я одна. Ни брат, ни сестра в этом не участвовали. Когда я писала эти письма, я была действительно в отчаянном положении, да и сейчас не намного лучше. Те сто тысяч, что я получила по страховке, разлетелись в один момент. Мой муж сумел наделать массу долгов, и у нас были огромные задолженности за жилье и машину. К тому же мне пришлось оплатить его больничные счета, расходы на похороны и все, что связано с появлением на свет ребенка. Я могла бы всю ночь рассказывать вам о проблемах своей балетной школы, и как я обманулась, поверив, что это будет прибыльное дело.

— А на самом деле — нет?

— Нет, когда оно зависит от стольких богатеньких девочек, которые по три раза в год уезжают отдыхать, и которым на самом деле нет дела до танцев. Все, что им. нужно — это красиво выглядеть и чувствовать себя грацией. Будь у меня хотя бы один действительно хороший ученик, оно бы того стоило. Но его нет, ни одного.

В глубокой задумчивости он барабанил пальцами по скатерти. Затем он закурил еще сигарету, не оттого, что ему так хотелось курить, а просто чтобы занять чем-нибудь свои беспокойные пальцы. Он глубоко вдохнул в себя дым и посмотрел мне прямо в глаза.

— Буду с вами предельно откровенным, Кэтрин Дал. Во-первых, я не знаю, говорите ли вы правду или лжете, но вы действительно похожи на род Фоксвортов. Во-вторых, мне не нравятся ваши попытки шантажировать мою жену. В-третьих, мне не нравится видеть ее несчастной до такой степени, что она рыдает. В-четвертых, я очень сильно ее люблю, хотя бывают минуты, не стану отрицать, когда мне хочется задушить это прошлое, которое в ней сидит. Она никогда не говорит о нем, она полна тайн, которые никогда не откроет мне. И одна из этих великих тайн, о которых я прежде ничего не слыхал — это то, что Малькольм Нил Фоксворт, добропорядочный, набожный, святой человек, был в любовной связи после сердечного приступа. Я знаю, что до болезни у него был роман, но только один, не более того.

О! Он, оказывается, осведомлен лучше меня! Я запустила стрелу в небо, не подозревая, что она попадет прямо в яблочко!

Барт Уинслоу окинул взглядом кафе. Стали появляться семьи — из тех, кто обедает рано. Наверное он боялся, что его могут узнать и доложить его жене, моей матери.

— Ну что ж, Кэти, пойдемте отсюда, — предложил он, поднимаясь из-за столика и предлагая мне руку. — Вы можете пригласить меня выпить к себе домой, и тогда мы сможем посидеть и обсудить все более подробно.

Спустились сумерки, словно тень, быстро брошенная на горы, и вот уже это был не день, а вечер, и мы уже целую вечность сидели в этом кафе. На улице он протянул мне мою вязаную кофту, чтобы я одела ее, хотя воздух был настолько свеж, что я бы, пожалуй, предпочла пальто или куртку.

— Ваш дом, где это?

Я объяснила, и он слегка смутился.

— Может нам не стоит туда идти? Меня там могут многие увидеть… — (Конечно, тогда он еще не знал, что я выбрала этот коттедж главным образом из-за того, что задней стороной он выходил на лес, и любой человек мог тайком прийти и уйти, не опасаясь, что его увидят.) — Мое лицо часто мелькает в газетах, — продолжал он, — ваши соседи наверняка заметят меня. Может быть лучше вам позвонить своей няньке и попросить ее посидеть с малышом еще какое-то время?