Книга День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт

Усилием воображения, совершенно чуждого ему, он заглянул в будущее, попытался мыслить, как могла бы мыслить женщина, чтобы бояться той судьбы, какая выпадет на долю королевы. Чего ей ждать от будущего, когда Артур встретит свой конец? Год назад ответ был прост: Бедуир увезет вдову в Бенойк или в свои земли в Нортумбрии. Но теперь Бедуир связан браком и жена его в тягости. Более того: Бедуир, по трезвому размышлению, едва ли останется в живых в той битве, в которой падет Артур. Даже теперь, когда Мордред и королева беседовали в саду, напоенном запахом роз, быть может, началась битва, что может превратить ее сон о злосчастном дне гнева в реальность. Он вспомнил строки ее письма к Артуру, в которых сквозил неприкрытый страх. Страх не только перед опасностями, какие грозят Артуру, но и страх за него, за Мордреда. «Ты и твой сын», — писала она. Теперь, со вспышкой правды, болезненной, как порез, он понял почему. Герцог Константин до сих пор в глазах всего света — первый претендент на трон и уже заглядывается на Камелот, зная, что его притязания на титул сильно подкрепит брак, если только сперва он сможет заполучить королеву-регентшу…

Тут он очнулся, осознал, что королева смотрит на него напряженным вопросительным взглядом, и сколь мог убедительно ответил на этот взгляд:

— Госпожа, что до твоих снов и страхов, скажу лишь одно. Я уверен, что талант короля и твои за него молитвы сохранят его в добром здравии на многие грядущие годы, но если случится беда, тебе нечего страшиться. Я знаю, что Константин Корнуэльский может попытаться оспорить последние распоряжения короля…

— Мордред…

— С твоего позволения, я продолжу, госпожа. Позволь мне говорить прямо. Он честолюбив и жаждет взойти на трон Верховного королевства, и ты страшишься его. Позволь мне сказать вот что. Тебе известна воля моего отца, и тебе известно, что она будет исполнена. Когда я унаследую от него трон, тебе нечего будет бояться. Пока я жив, ты будешь в безопасности и в почете.

Краска залила ей лицо, взглядом она поблагодарила его, но вслух сказала лишь, все еще пытаясь улыбаться:

— И не будет ненужной королевы?

— Никогда.

На том Мордред удалился.

В тени садовых ворот, вне видимости женщины, сидевшей в беседке, он остановился. Сердце у него словно неслось вскачь, плоть пылала. Он стоял без движения, пока не спал жар и не выровнялись глухие удары сердца. Холодной рукой он скомкал подсвеченную закатным солнцем картину в своих мыслях: розы, серо-голубые глаза, улыбка, прикосновение дрожащей руки. Это безрассудство. Более того, это бесполезное безрассудство. Артур, Бедуир… Кем бы он, Мордред, ни был, кем бы ни мог он стать, пока оба они, Артур и Бедуир, живы, для этой прекрасной дамы он всегда будет лишь жалким и запинающимся третьим.

Он слишком долго был без женщины. По правде сказать, он был слишком занят, чтобы даже думать об этом. До сего момента. Сегодня вечером он выкроит время и задушит эти порожденья жаркого воображения.

И все равно… Он знал, что сегодня его честолюбие стало на иной путь. Были ведь прецеденты, бесспорные, не вызывающие сомнений. У него нет жены. Она бесплодна, но у него есть двое сыновей. Если Константин может помышлять об этом, то может и он. И во имя всех богов под землей и на небесах, Константин ее не получит.

Отчаянно скомкав в кулаке посланье Верховного короля, он прошел в королевские покои, во весь голос подзывая секретарей.

5

Лишь некоторое время спустя Мордред смог увидеться с королевой. После разговора в беседке он с головой погрузился в круговорот дел по снаряжению затребованных Артуром полков и погрузке их на корабли. В похвально короткий срок экспедиционные войска отплыли под командованием Кея, приемного брата короля, со вполне обоснованной надеждой нагнать Артура до решающего столкновения. Гонец, прибывший с обратным кораблем, принес известия в целом радостные: Артур с Бедуиром и Гавейном уже выступили быстрым маршем на восток, и король Хоель, чудесным образом исцелившийся ввиду грядущих сражений, отправился вместе с ними. Короли франков, собрав внушительную рать, если верить депешам, также подтягивают свои полки к Отену, где Артур намеревается стать лагерем.

С тех пор известия доходили нерегулярно и были отрывочны. Ничто в них не предвещало беды, но поскольку эти вести достигали Британии лишь значительное время спустя после событий, едва ли можно было считать их удовлетворительными. Доподлинно было известно, что Кей и его экспедиционный корпус, а также выступившие с ним британские короли нагнали Артура: то же можно было сказать и о франкских ратях. Погода благоприятствовала союзникам во всем, боевой дух был высок, и на пути они не встречали препятствий.

Тем известия и ограничивались. О том, что думала или что переживала королева, Мордред не знал, да и не имел времени об этом беспокоиться. Он взялся за второе из Артуровых поручений: набирал и обучал людей для пополнения регулярной армии, значительно ослабленной отъездом экспедиционных войск. Он разослал послания всем малым королям и вождям севера и запада, и сам не мешкая следовал за своими депешами туда, где требовалась сила личного убеждения. И получил достойный ответ: Мордред во всеуслышанье объявил причины своих требований, и кельтские королевства откликнулись немедленно и с возможной щедростью. Единственным, кто оставил призыв без вниманья, стал герцог Константин. Принц, приглядывая, как и обещал, за герцогством Корнуэльским, не сказал ничего, выслал лазутчиков и удвоил в Каэрлеоне гарнизон. И лишь затем, когда были завершены и скреплены печатями договоренности о наборе и обучении новой армии, Мордред послал гонца к Сердику, королю саксов, дабы уговориться о предложенной Артуром встрече.

Июль уже подходил к концу, когда пришел ответ от Сердика, и тем же самым дождливым днем с поля битвы в Бургундии прибыл курьер и привез с собой единственную краткую депешу, а с ней немногие знаки, которые, когда курьер рассыпал их по столу перед Мордредом, сами рассказали свою страшную повесть.

Как было то в обычае, значительная часть подробностей была передана изустно. И эти заученные слова гонец произносил теперь перед застывшим как изваяние регентом.

— Милорд, битва свершилась, и победа была за нами. Мы римлян и бургундов обратили в бегство и самого императора вынудили бежать с горсткой оставшихся у него войск. Франки благородно и храбро сражались бок о бок с нами, и обе стороны явили чудеса доблести. Но…

Гонец помедлил, облизнул губы. Было очевидно, что сперва он передал добрые вести в надежде смягчить последующие слова. Мордред не шелохнулся. Ему казалось, что это мгновение тишины заполнено громким и учащенным биением его сердца, едва слышным свистом, вырывавшимся из сведенного ужасом горла, мучительным усилием воли, каким заставлял он лежать неподвижно руку, покоящуюся подле знаков на столе. А те упали спутанной и сверкающей грудой — свидетельства трагедии, о которой ему еще предстояло услышать. Печати, кольца и знаки отличия, медали за участие в военных кампаниях — печальное наследие, что сняли с павших и что предстояло отослать домой вдовам. Был тут значок Кея, золоченая брошь королевского сенешаля. И медаль за Каэрконан, истертая и полированная до блеска — такая могла быть только у Валерия. Нет здесь королевского перстня, огромного рубина с вырезанным в нем драконом, но…