Книга Лихолетье. Последние операции советской разведки - Николай Леонов

Мне жаль расставаться с Карибами, их руководителями, кокосовыми поясами вдоль пляжей, душной жарой, невыносимой голубизной моря и чудесными жителями этого райского уголка, созданного природой… Пора вешать, как говорят профессиональные боксеры, перчатки на гвоздик. Своему правительству мы, в общем, никогда не были нужны. Оно и без нас все давно знало».

С какой бы миссией ни находился за рубежом наш брат, с оперативно-разведывательной или чисто дипломатической, противник, то есть спецслужбы США и других стран, все равно будет видеть в нем крайне нежелательную личность, опасного врага, все равно будет ставить наружное наблюдение, вести прослушивание его гостиничного номера, изводить провокационными звонками, давить, как говорят, на все мозоли. Даже если разведчик, известный американцам по какой-либо причине ранее, включался в состав официальных советских делегаций, все равно он «пользовался» особым вниманием и становился первой мишенью любых компрометирующих акций.

Возвращение на родину всегда бывает для разведчика праздником, ведь только под родным небом сбрасываешь с себя железные обручи повышенной настороженности, тяжелые вериги самодисциплинированности. Все существо против воли даже как-то рассупонивается, и душе просторно, она не съеживается в комок. Но на этот раз встреча с родиной не радовала. Все мои коллеги по разведке признавались, что работают, как заведенные куклы, действуют по ранее заданной самими себе программе. Я записал в те дни: «Мы едим, пьем, ходим на работу, моргаем, спим, не в полной мере понижая, что то государство, служению которому была отдана вся жизнь, рушится на глазах, и мы бессильны помочь Отечеству. Я не стыжусь, что служил величию и славе Родины. Мне стыдно, что среди моих соотечественников нашлось столько грошовых душонок, которые радуются крушению Родины, ее бессилию и немощи, выдавая их за добродетель».

С другой стороны, я ведь давно знал, что тектонические изломы в судьбе нашего народа неизбежны, что жить по-старому мы бы все равно не смогли. Своей дочери Ирине я за десяток лет до наших дней внушал, что ей придется жить в ином обществе, что она будет свидетельницей бурных социальных потрясений. Рождение в 1986 году внучки Натальи я воспринял как символ рождения новой, перестроенной жизни родины. Но я был уверен, что накопленного общественного разума, цивилизованности должно было хватить, чтобы провести неизбежные перемены без потерь для народа, для миллионов и миллионов тружеников земли нашей. И в этом я ошибся.

1989-й, год крушения социалистической системы в Европе, стал одновременно и годом установления реального двоевластия в СССР. Б. Н. Ельцин постепенно превратился в лидера оппозиционных сил, противостоявших коммунистической партии. 27 марта состоялись первые выборы в новый, реформированный парламент – Съезд народных депутатов, из числа которых должен был быть выбран постоянно работающий Верховный Совет СССР. Выборы проходили впервые на многопартийной основе. В Москве гвоздем всей избирательной борьбы было противостояние двух кандидатов в депутаты: Б. Ельцина, сохранявшего пост первого заместителя председателя Госстроя, и Е. Бракова, генерального директора ЗИЛа, поддержанного официальными властями. Все недовольные политикой партии и правительства оказались в лагере Б. Н. Ельцина. Они выделялись своей многочисленностью, активностью, непримиримостью.

Руководители КПСС, демонстрируя вопиющую политическую близорукость, совершали одну ошибку за другой. Они почему-то держали «в секрете» текст выступления Ельцина на пленуме ЦК в октябре 1987 года, когда он заявил об отставке с партийных постов и сделал тем самым шаг к своей большой политической карьере. Только теперь заявление появилось в печати и поразило своей бессодержательностью. Сбивчивая речь, клочковатое изложение, что вот, мол, темпы перестройки медленные, что она теряет поддержку в народе, что кое-кто опять начинает славословить генерального секретаря… И все. Теперь любой щелкопер мог написать в сто раз больше и хлеще. Но ведь люди в течение полутора лет домысливали содержание этого выступления. Они приписывали новому Робину Гуду все, что хотели бы сами сказать в глаза партбюрократии. Рождались легенды об обличительных филиппиках, направленных против Раисы Максимовны, занимавшейся якобы скупкой драгоценностей и нарядов и стонавшей от удовольствия, когда ее снимали телевизионные камеры.

Перед самыми выборами в начале марта какой-то крепко сколоченный партдурак додумался составить «секретный» документ против Ельцина и разослать его всем партийным организациям Москвы. В этой бумаге – без адресатов и без авторов – Ельцина обвиняли в нигилизме, в попытках расколоть руководство, в саморекламе и пр. Никаких рекомендаций в документе не давалось, людей «просто» знакомили с ее содержанием. Это была грубая политическая ошибка, вернее, глупость. Даже самые дисциплинированные члены партии были поражены бестактностью такой формы анонимного нашептывания. Когда слух об этом подметном письме распространился по Москве, вспыхнул скандал. Секретари райкомов партии стали изымать документ. Но дело было сделано. Б. Ельцин стал чем-то вроде протопопа Аввакума, страстотерпца и великомученика. Лучшего подарка никто бы ему сделать не мог.

16–17 марта пленум ЦК делает очередной политический ляпсус. Якобы от группы рабочих – членов ЦК вносится предложение создать комиссию по расследованию деятельности Ельцина. Это уж совсем оказалось не в духе времени. В защиту Ельцина встали даже те, кто вчера о нем и слыхом не слыхал. Начали создаваться инициативные комитеты, общества в его защиту.

Во Франции говорят: «Если умер – то надолго, а если дурак – то навсегда». 19 марта руководство совершает еще одну глупость. В этот день в парке имени Горького должна была проводиться с согласия Моссовета демонстрация-митинг в поддержку Ельцина. Однако милиция его запретила.

Тогда 20 тыс. сторонников Ельцина, смяв жиденькое милицейское оцепление, прошли на Советскую площадь и провели митинг там, потребовав от Горбачева дать Ельцину доступ к средствам массовой информации для изложения своей программы, поместить информацию об этом митинге и распустить комиссию по расследованию деятельности Ельцина. Через пару дней Горбачев капитулирует и дает указание о публикации платформы своего противника. Ельцин, распаленный успехом, требует теперь ликвидации руководящей роли партии, постановки ее под контроль народных депутатов.

На выборах 27 марта 1989 г. Ельцин получил около 90 % голосов и стал общенациональным лидером, поддержанным многомиллионной армией москвичей. Строй, основанный на господствующем положении партии, лично Горбачев получили торпедный удар прямо в борт. Теперь они обречены все время увеличивать крен, набирая воду в пробоину, пока вся система не перевернется вверх днищем.

Все, что происходило потом, несло на себе печать катастрофического упадка власти в центре, вызванного честолюбивым соперничеством между Ельциным и Горбачевым. Помимо всего прочего, само качество этих двух лидеров, их непримиримая драчливость отталкивала от России, от центра бывшие союзные республики. Никому не хотелось вмешиваться или оказаться втянутым в сутяжное противостояние.

Вихрь «черной» беспросветной информации о положении в стране крутит-вертит людей, слепит им глаза, валит с ног, сбивает с толку. Он дует отовсюду: извне и изнутри. Ельцин стращает Горбачева призраком волны насилия, гражданской войны. Запад перестает верить нам. 27 сентября 1989 г. я записал, что начальник восточного отдела «Дойче банк» в беседе с крупным партийным работником прямо сказал, что на Западе больше не верят в стабильность в СССР. Кредитоспособность нашей страны поставлена под сомнение (ее ведь никогда не проверяли в серьезных делах). Займов больше не дадут, хотя всего год назад их предлагали наперебой. «Вы уж извините, – говорят теперь, – но как партнер вы непривлекательны». Почти такую же беседу провел с послом в Италии Луньковым генеральный директор концерна ФИАТ Аньелли, сказавший: «Вы уже четыре года митингуете и не работаете. Мы и то устали. Не ждите от нас подачек. Надо наконец наводить порядок и делать дело!»