Книга Наследник Тавриды - Ольга Игоревна Елисеева

Он был обнят и поцелован с двух сторон.

— У меня официальное поручение. Тебе придется остановить музыку.

У Лизы перехватило дыхание. Вот так, на балу, говорят, к государю пришло известие о том, что Бонапарт пересек границу.

— Шурочка, война?

Тот смерил ее снисходительным взглядом.

— Война — не война, но генералов для нее уже готовят.

При смолкшем оркестре Бенкендорф, оставшись один посреди залы, твердым голосом объявил об императорской милости. Воронцов наконец становился полным генералом. Секунду держалась тишина, а потом гости разразились рукоплесканиями. Лиза подняла глаза на мужа. Если он и улыбался, то очень хмуро. Была ли это радость? Или после стольких унижений давно выслуженный чин, как кусок холодного мяса, не лез в горло?

Какие бы мысли в эту минуту ни одолевали Михаила, он сумел сохранить лицо, расцвел и продолжал праздник, увенчанный теперь уже двойной победой.

Вечером в кабинете граф сказал:

— Я не понимаю причины государевой милости.

Для всех — высокий чин был признанием заслуг Воронцова в дни измаильской чумы. Но сам Михаил чувствовал, что император, отродясь не делавший ничего просто так, преследует некую цель.

— Я ему зачем-то нужен?

— Его величество убедился, что ты не участвуешь в заговоре. У него свои каналы.

Граф нахмурился.

— На твой взгляд, положение серьезное?

Вместо ответа Бенкендорф встал, заходил по комнате, потом впал в столбняк перед бронзовой фигуркой герцога Веллингтона на коне. Помолчал с минуту и гаркнул:

— Я хочу открыть тебе государственную тайну!

Граф подскочил на стуле.

— Тише! Ты с ума сошел!

— Проклятая глухота, — извиняющимся голосом протянул Шурка. — Все время кажется, что и другие меня не слышат.

Воронцов знаком приказал ему следовать за собой. Они покинули кабинет, оделись и через пару минут были на улице. Здесь граф, все так же молча, сел в экипаж, всегда стоявший наготове, и друзья отправились к морю. Фонари тускло освещали теплую летнюю мглу. Густо-синее небо брюхом лежало на крышах домов. Заехали аж за Карантинную гавань и там, оставив коляску, еще минут пять шагали пешком. Пока не оказались на абсолютно пустынном берегу. Прибой грохотал о гальку у самых ног.

— Ну, теперь можешь орать!

Шурка помялся. Потом глянул в сторону темного, шумно дышавшего моря, и произнес, на этот раз куда тише:

— Константин не будет царем.

— Слава богу! — вырвалось у Воронцова. Но тут же он подумал, что молодое поколение императорской семьи не являет гениев.

— Трон отойдет к Николаю, — пояснил Бенкендорф. — Не худшее из возможного.

— Я слышал, он…

— Ты слышал много ложного. — Шурка остановил друга жестом. — У него нет опыта. Нет поддержки. Но он честный человек. В безвыходных обстоятельствах. Брат подложил ему свинью, не обнародовав документы. Если учесть заговор и всю глубину общего недовольства, мятеж при восшествии на престол неизбежен. Ты догадываешься, зачем я приехал?

Михаил Семенович вздохнул.

— Хочешь знать, какую сторону я займу?

Бенкендорф молчал. Ему как-то неловко было спрашивать друга, не вступил ли он в какую-нибудь мерзость.

— Миша, ради всего святого…

— Я не принадлежу ни к одному обществу.

Александр Христофорович облегченно вздохнул.

— Почему правительство не принимает мер? — с раздражением спросил граф.

Вопрос был риторический. Бенкендорф промолчал.

— Государь собирался посетить Крым в середине этого года?

— Он наметил поездку на юг. Императрица совсем больна. Но куда именно они направятся, пока тайна…

Воронцов подобрал камешек и забросил его в воду.

— Куда бы ни направились, меня не объедут.

Конец августа 1825 года. Санкт-Петербург.

С годами Аракчеев не менялся. Та же непропорционально большая голова на тонкой шее. Простодушная грубоватость черт и цепкий взгляд глубоко посаженных глаз, цвет которых император забывал сразу же, как только отворачивался.

— Друг мой. — Александр указал рукой на кресло. — Мы все обдумали. Я отправляюсь в первый день сентября и поскачу так быстро, как только смогу, чтобы достичь Таганрога через две недели. Елизавета тронется за мной.

— Смею уведомить. — Гость приблизился к столу и, опершись на его крышку, навис над государем, подобно грозному утесу. — Все дороги, позволяющие вашему величеству объехать крупные города, готовы. Время пребывания на станциях сокращено до минимума. Официальные встречи отменены. Вы сможете следовать с особенной скоростью, если соизволите спать в карете.

— Прекрасное решение, — одобрил император. — Так и поступим.

— Таганрог надежно прикрыт южными военными поселениями, — продолжал граф. — И войском донских казаков. У них нет сношений с остальной армией. По первому вашему приказу они станут патрулировать дороги, никого не допуская к городу.

— Спасибо, Алексей Андреевич. — Государь с чувством пожал деревянную руку любимца. — Сколько лет ты мне служишь, принимая на себя самую неблагодарную работу! Получая всю грязь, которая в противном случае была бы вылита на меня.

Аракчеев посчитал нужным промолчать, но несколько раз шмыгнул губчатым носом, показывая, что растроган до слез.

— Помните, ваша задача: ничего не начинать самому. Пусть себя покажут. Думаю, отсутствие в столице мужской половины августейшего семейства способно их спровоцировать. Далее ваша партия. Захватите всех сразу. В один день. Списки вы знаете. Достаточно малейшего повода. Но он должен быть!

Граф поморщился. С этой публикой не годилось церемониться. Его бы воля… Но воля царская.

— И последнее. Самое тяжелое для вас. Вы должны совершить это без малейшей ссылки на меня. Как бы своей властью. Я явлюсь с юга судить и миловать. Многие будут прощены. Но до этого вы должны узнать у них все. За такое самоуправство вам придется пострадать. Ибо общественное мнение — не шутка.

Аракчеев по-волчьи ухмыльнулся, обнажив ряд крепких желтоватых клыков. Разве впервой ему ходить в болотных сапогах там, где его величество не может пройти в бальных туфлях? Впрочем, на этот раз благодетель требовал слишком многого.

— А если остальные сановники воспротивятся?

— Военного министра Чернышева и начальника Главного штаба Дибича я увожу с собой. У других нет реальной силы.

— А Милорадович?

— Он получит соответствующие распоряжения. — Император смотрел на любимца ласково и призывно. — Я сознаю всю глубину вашей жертвы, Алексей Андреевич. Но в ваших руках судьба империи. И моя.