Книга Волки на переломе зимы - Энн Райс

– Здесь записано все, что он говорил нам, – объяснил он. – Каждое слово. В точности так, как я это запомнил.

– Студентом ты, сынок, всегда учился отлично. – Фил развернул бумагу, медленно, вдумчиво прочел каждое слово, бережно свернул листок и выжидательно посмотрел на Ройбена.

– Феликс совершенно убит, – сказал Ройбен. – Угнетен до крайности.

– Это понятно, – заметил Феликс. Он намеревался сказать что-то еще, но не успел.

– А вот Маргона, да и всех остальных, это, похоже, не слишком задело, – продолжил Ройбен. – И Сергей, и Стюарт, кажется, забыли обо всех этих обвинениях, выкинули их из головы, как будто ничего и не было. И ни Элтрама, ни Лесных джентри они, определенно, ничуть не боятся. И ведут себя с ними так же непринужденно, как и прежде.

– А Лаура?

– Лаура задает совершенно естественные вопросы: Кто такой Хокан? Хокан, что, пророк или оракул? Или Хокан такое же существо, как и мы, и так же подвержен ошибкам?

– Получается, что по-настоящему это задело только тебя и Феликса?

– Не знаю, папа, не знаю. Я просто не могу выкинуть его слова из памяти! И никогда, сколько я себя помню, мне не удавалось быстро справляться со всякими возражениями и обвинениями против того, как я живу. Всю жизнь я лез из кожи, чтобы отыскать собственную истину, но каждый раз чьи-то слова сбивали меня не то что с толку, а даже с ног. Как будто все орали на меня, оскорбляли меня, грозили кулаками, и я очень часто напрочь забывал, что именно думал о чем-то.

– Не стоит недооценивать себя, сынок, – сказал Фил. – Мне кажется, ты очень даже знаешь, что думаешь.

– Ну, кое-что я действительно знаю. Я люблю этот дом, эти места, эту часть одного из крупнейших в мире лесов. Хочу привезти сюда моего сына. Хочу жить здесь рядом с тобой. Я люблю их всех – мою новую семью. Люблю так, что даже и передать словами не могу. Лауру, Феликса, Маргон, Стюарт, Тибо, Сергея – всех. Люблю Лизу, кем бы и чем бы она ни была. Люблю Лесных джентри.

– Понимаю тебя, сынок, – сказал, улыбнувшись, Фил. – И мне тоже Лиза очень симпатична. – Он негромко, чуть заговорщицки, хохотнул. – Кем бы и чем бы она ни была.

– Кое о чем я вообще думать не хочу – о том, чтобы покинуть Нидек-Пойнт, о том, чтобы разорвать все связи с мамой, о том, чтобы навсегда отказаться от сына и полностью перепоручить его маме, о том, чтобы не встречаться больше с Джимом. У меня просто сердце разрывается.

Фил молча кивнул

– Здесь я ощущаю себя сильнее и крупнее, чем где бы то ни было и когда бы то ни было, – продолжал Ройбен. – В тот день, когда в деревне устроили ярмарку, я ощущал разлитую вокруг творческую энергию. Я чувствовал дух творчества – оказалось, что он очень заразен. Никакие другие слова просто на ум не приходят. Я чувствовал, что все то, что Феликс сделал, все то, что он пробудил к жизни, – это хорошо. Папа, это было настоящее волшебство. Он снова и снова творил из ничего вполне реальное добро. Унылая зима, умирающий городишко, огромный пустой дом, день, который мог бы в точности повторять тысячи таких же дней… Он преобразил все это. И, клянусь, это было хорошо. И тут появляется Хокан со своими обвинениями, и Хокан читает тот же самый текст шиворот-навыворот и делает из него совсем другую историю.

– Да, Ройбен, именно это Хокан и сделал, – сказал Фил.

– Хокан назвал этот великолепный дом западней, мерзостью.

– Да, сынок, я слышал.

– Но, папа, в чем же грех Феликса? В том, что он хочет жить в содружестве со всеми прочими разумными существами – с духами, призраками, морфенкиндерами, Нестареющими, такими, как Лиза, с обычными людьми? Неужели это и впрямь зло? Неужели это и есть первородный грех, который и сгубил Марчент?

– А что ты, Ройбен, сам думаешь обо всем этом? Это так?

– Папа, я не имею ни малейшего представления о том, что такое бессмертие. И уже откровенно признавался в этом. Просто не знаю. Зато хорошо знаю, что здесь я стремлюсь к чистоте чувств, к ясности понимания. Кем бы я ни был, у меня есть душа. Я всегда это знал. И не могу поверить, что Марчент, душа которой находится где-то здесь, страдает из-за страшной тайны нашего существования, нашей сущности, из-за того, что Феликс якобы согрешил тем, что любил ее и ее родителей, но хранил от них наш секрет. Феликс ни за что не покинул бы Марчент, если бы эти злодеи не посадили его в заточение.

– Знаю, сынок. Вся эта история мне известна. Когда я лежал там, на поляне возле костра, Хокан снабдил меня всеми недостававшими деталями мозаики.

– И в том, что Лесные джентри так ошарашили всех, я считаю, тоже нет никакой вины Феликса. Совершенно ясно, что они сделали нечто такое, на что никто не считал их способными. Но можно ли обвинять в этом Феликса потому, что он обратился к ним и пригласил на праздники?

– Нет, я думаю, что он здесь совершенно ни при чем, – ответил Фил. – Лесные джентри всегда обладали запасом сил, о которых никто ничего не знал.

– Поговорить бы мне с Марчент! – воскликнул Ройбен. – Услышать бы ее голос. Я видел ее, видел ее слезы, видел, насколько она несчастна. Черт возьми! Папа, я даже занимался любовью с ней, держал ее в объятиях. Но не слышал ни звука. Она не сумела сообщить мне ни слова о том, что и как обстоит на самом деле.

– И что же она могла бы сообщить тебе? Она не ангел, не божество, а призрак. Она – душа, сбившаяся в пути. Остерегись того, что она могла бы сказать, точно так же, как и слов Хокана.

Ройбен тяжело вздохнул.

– Знаю я это. Знаю. И все равно мне хочется спросить Элтрама. Уверен, что он знает, почему она не может расстаться с этим миром. Он должен знать.

– Элтрам знает только то, что знает сам, – заметил Фил, – а не то, что известно Марчент, если ей вообще что-то известно.

Они на некоторое время замолкли. Фил налил себе еще одну чашку кофе. А дождь снаружи все так же стучал и звенел об оконные стекла. Чрезвычайно душевный, умиротворяющий звук – дробь дождевых капель по оконному стеклу. Невзирая на дождь, бесцветное небо необъяснимым образом просветлело, и на сером сверкающем полотнище моря смутно вырисовался корабль, плывущий у далекого горизонта.

– Ты не хочешь дать мне совет, что делать? – спросил Ройбен.

– Ты же сам не хочешь, чтобы я давал тебе такие советы, – ответил Фил. – Тебе нужно разобраться во всем самому. Но кое-что я тебе все-таки скажу. Ты отвлек меня от размышлений о скором угасании, ты совершил со мною чудо. И что бы ни случилось, как ты ни решишь, ничего не сможет оторвать тебя от меня, а меня – от тебя и Лауры.

– Это верно, совершенно верно. – Он посмотрел в глаза отцу. – Ты ведь счастлив, папа, да?

– Да, – ответил Фил.

24

Впервые после Модранехт они собрались за обедом все вместе. Они сидели за большим столом в столовой и жадно поглощали запеченную рыбу, жареную курятину и порезанную тонкими кусками свинину, сопровождая все это горами тушенной в масле зелени и моркови. Лиза испекла свежего хлеба, а на десерт – яблочные пироги. В хрустальных графинах и бокалах золотился охлажденный рислинг.