Книга Бульон терзаний - Ольга Лукас

– Ну, в принципе, да, – вполне серьезно ответил Павел Петрович.

Режиссер тяжело задышал, готовясь высказать этому жлобу все, что он думает о таком высокомерном неуважении к чужому труду, но тут рядом очутился Стакан. Оттер друга в сторону, вылез на первый план. Павел Петрович глупо заулыбался: еще на сцене узнал телевизионную знаменитость, но не находил слов, чтобы выразить свое восхищение.

– Так, какой стол нам мешает? – просто спросил Стакан.

– Да вон тот, – указал на мониторе Павел Петрович.

– Слушайте, отличный вкус у этой дамочки. – Выходит, Стакан слышал все. – А хороший вкус надо поощрять. Мы вам его сейчас красиво вынесем. Петрушка? Давай-ка, а?

– И еще вон тот, второй, – напомнил Павел Петрович. – Но его надо вынести незаметно.

– Петрушка! На тебя надеюсь! – бодро сказал Стакан. – Берешь моих верных слуг и на раз-два выносите столы. Я скомандую.

– А сам что будешь делать? – недоверчиво спросил Владимир.

– Обыграю эту трагедию. Мне только кто-то в пару нужен.

– Я подойду?

– Не, из благородных. Хрюмина, к примеру.

– Какая Хрюмина? По сценарию она еще не подъехала. Едет с Покровки и ругает погоду.

– Черт, ну давай графиню-бабушку.

– Она приезжает с внучкой, после Тугоуховских. А нам бы хорошо обтяпать дельце до выхода княжеского семейства.

– Дрянная пьеса. Куча народу и не с кем в картишки сыграть. Тащи Загорецкого. Он прибыл в первых рядах, наглая рожа.

На сцене Чацкий уже беседовал с Натальей Дмитриевной. Вот-вот выйдет ее муж, а там и Тугоуховские с их знаменитым танцем. К счастью, Таир был поблизости – замерял рулеткой колченогий стул, оставшийся, как видно, со времен мебельной фабрики.

Ядвига получила задание попридержать своих княжон до тех пор, пока Фамусов не решит насущный мебельный вопрос. Владимир встал возле кулисы и велел слугам-добровольцам приготовиться выносить столы по его знаку. Стакан о чем-то шептался с Таиром.

– Скорее, ну скорее! – торопил друга Владимир. – Уже Горич на сцене!

– Черт, нужны карты, – спохватился Стакан. Крутанулся на пятке, танцующей походкой подошел к хмурому Павлу Петровичу. – У вас визитки есть?

– Ну есть, – ответил тот, доставая целую пачку, перевязанную аптечной резинкой. Потянул одну за краешек, чтобы вытащить, но Стакан выхватил у него из рук все.

– То что надо, – кивнул он, – скоро верну. Аптечная резинка упала на пол. Взяв визитки в одну руку, а Таира – в другую, Стакан выплыл на сцену. Пока Горичи беседовали с Чацким, у них за спиной Загорецкий и Фамусов играли визитками в подкидного.

– Паша козырь! – тихо говорил Таир.

– Бью твоего Пашу – своим, – так же тихо отвечал Стакан.

– А у меня еще один Паша, – не сдавался тот.

Такая игра могла длиться бесконечно, но вот Чацкий распрощался с Горичем и заученно двинулся в сторону, чтобы освободить проход княжескому кордебалету. Замер на мгновение, краем глаза заметив незапланированных «картежников», но потом сделал вид, что его это не касается, и продолжал шагать, как ни в чем не бывало.

Чтобы привлечь к себе внимание зрителей, Фамусов стукнул кулаком по столу и швырнул на него «карты».

– И карты у него крапленые, и стол!

– объявил он, указывая пальцем на Таира-Загорецкого.

– Я честный человек!

– вскочил с места тот.

– Кто, ты?

– горько улыбнулся Стакан, жестом фокусника извлек из ящика стола «карты» и швырнул их в лицо «честному человеку».

– Пошел, пошел, пошел!

Таир молнией метнулся за кулисы, а Фамусов грозно вострубил:

– Эй, слуги верные! Ко мне скорей бегите!

Возьмите этот стол крапленый – и сожгите!

На сцену выбежал Владимир в сопровождении добровольцев. Фамусов быстро собрал карты и ушел в соседнюю кулису. Столы поплыли за ним. Но вот заиграла музыка, появились княжны во главе с Ядвигой и завладели всеобщим вниманием. Столы были забыты.

За кулисами Павел Петрович уже благодарил Стакана. Владимир вернулся к своим обязанностям, рабочие же, в суматохе не разобравшись что к чему, понесли в машину директорского сына «ленинский» стол. Тот самый, который никому нельзя было показывать.

Бал был в полном разгаре. Закрутилась интрига вокруг мнимого сумасшествия Чацкого. Открылась истинная сущность Молчалина. Софья обнаружила себя. Фамусов застал ее ночью в сенях, но так и не понял, кто тайно встречался с его дочерью.

Обиженный, обманутый Чацкий прочитал свой последний монолог – сам, страстно, на русском.

И только последнюю фразу – как и было задумано – словно забывшись, произнес на английском:

– My carriage, please!

– Карету мне, карету, – перевела Ульяна, накидывая на плечи Чацкому белый плащ.

Занавес пополз вниз.

Глава тридцать шестая

Букеты Ульяны и платья Снежаны

У занавеса в тот день тоже была премьера. До этого момента он еще ни разу не опускался. И конечно, что-то заклинило в механизме, так что красивый кусок искусственно состаренного холста остановился примерно в тридцати сантиметрах от пола. Зрители видели, как разбегаются за кулисы артисты: ноги, ножки, ножищи, спешащие со сцены.

Занавес повисел немного в воздухе и задумчиво поплыл вверх. Сам-благодетель привстал в своем ВИП-кресле, отрывисто крикнул «Браво!» и зааплодировал. Его примеру последовали остальные гости. Водитель Петра Светозаровича включил музыку, и герои спектакля, в тщательно отрепетированном порядке, стали выскакивать на сцену.

Стакан где-то раздобыл микрофон, спрятался за кулисами и объявлял имена и должности артистов: Нина быстро подготовила ему этот список.

Выпорхнули из «чуланчика Молчалина» Владимир и Ядвига. Тут уже «Браво!» закричал сам мебельный босс.

– И Степан Токарев в роли Фамусова, – скромно добавил голос за кадром. На сцену вышел Батяня собственной персоной: он успел сбросить фрак и накинул знаменитую куртку, в которой телезрители привыкли видеть его персонажа. Аплодисменты стали еще громче. К сцене подошел мужчина с шикарным букетом, за ним девушка с тремя гвоздиками и дама с охапкой цветов. Подбежали близняшки Сапелкины, которых вроде бы по малолетству на спектакль никто не допускал.

Аплодисменты не смолкали. Стакан схватил за руки Владимира и Ульяну и увлек за собой на авансцену. Все трое поклонились. И еще раз. И еще. Наконец дама с охапкой цветов поднялась на сцену и стала одаривать артистов. Эдуард Петрович получил от нее двенадцать роз. Компетентный Борис – девять. Ульяна – пять. Всем прочим артистам досталось по одной розочке, а Ядвиге – увядшая хризантема.