Книга Экспаты - Крис Павон

Внизу, у подножия холма, размещалась опасная зона — там шло строительство; дальше виднелся железнодорожный переезд, за ним снова подъем и опять спуск, к реке Альзет в Клаузене, потом подъем к Виль-От, идущий мимо поворота ко дворцу великого герцога, мимо толстого, надутого стража в темных очках, и дальше к их дому с его подземной парковкой.

Снова начался дождь. Кейт направилась к центру города по улицам, которые уже знала наизусть, знала все подъемы и спуски, витрины и владельцев магазинов.

Возле церкви Сен-Мишель стояла старая монашка.

— Bonjour, — поздоровалась она с Кейт.

— Bonjour, — ответила Кейт, подходя поближе и глядя на монахиню — очки без оправы, тесная ряса под темным суконным пальто. Она оказалась не так уж стара, эта монахиня; просто издали смотрелась старухой. Вероятно, ровесница Кейт.

С Клаузена, с вершины холма, открывались потрясающие виды во все стороны от этого узкого плато, широкие пространства в коричневых и серых тонах, мокрые, мышиных цветов. Дождь усилился, и Кейт поплотнее завернулась в пальто.

По высокому, похожему на акведук мосту над ущельем пронесся поезд. По подмерзшей поверхности реки металась и непрестанно крякала одинокая утка, звуки были такие, словно старый капризный покупатель спорит с кассиром. Троица японских туристов в пластиковых пончо перебежала через улицу.

Кейт забралась на смотровую вышку, устроенную над бастионами, расходившимися под ней путаницей тоннелей. Сотни миль тоннелей проходили под этим городом, некоторые достаточно высокие, чтобы пропустить лошадь, повозку с мебелью и даже конный полк. Во время войны население могло прятаться — могло жить — в этих тоннелях, спасаясь от кровавой бойни наверху.

Кейт сделала последний шаг и вышла на платформу смотровой вышки. Там уже стояла женщина, глядя на северо-восток, на блестящие башни учреждений Европейского союза в Кирхберге. Стояла на вершине старой Европы и смотрела на новую.

— Вы ошиблись, — сказала Кейт.

Женщина — Джулия — обернулась.

— И вам следует оставить нас в покое.

Джулия покачала головой:

— Вы нашли эти деньги, не так ли?

— Черт бы тебя побрал, Джулия! — Кейт старалась сохранять спокойствие. Она была не столь уж уверена, что сумеет выиграть. — Это просто не соответствует истине.

Джулия сморщилась: порыв ветра бросил ей в лицо пригоршню дождевых капель.

— Ты лжешь.

За всю свою карьеру Кейт ни разу не теряла самообладания, особенно при выполнении заданий, в ходе подобных столкновений и споров. Но когда ее дети были совсем маленькими, они постоянно истощали ее духовные силы, она часто теряла терпение и регулярно выходила из себя. Это уже стало вполне привычным ощущением — тяжесть, стеснение в груди, перед тем как сорваться.

— И я намерена это доказать, — добавила Джулия, делая еще шаг в сторону Кейт и демонстрируя невыносимо самодовольную улыбочку на своих нелепо накрашенных губах.

Кейт взмахнула рукой и закатила Джулии хорошую пощечину; когда ладонь коснулась влажной кожи, раздался звучный шлепок; оплеуха получилась просто отличная и оставила на лице здоровенную красную отметину.

Джулия прижала ладонь к щеке, посмотрела Кейт в глаза — ее взгляд, казалось, выражал полное удовлетворение. Она даже улыбнулась.

И тут же бросилась вперед, ухватила Кейт за плечи, за горло, навалилась на нее, пиная ногами. Кейт отпрянула к лестнице и поняла, что скатится по ступеням, если не сумеет восстановить равновесие. Она крутанулась вбок и остановилась, прижавшись к низкой каменной стенке, отделявшей ее от семидесятифутового провала.

Кейт огляделась, посмотрела на опасный обрыв скалы, уходивший вниз с трех сторон от платформы; Джулия стояла на верхней ступеньке с четвертой стороны, отрезая путь к отступлению. Японцы, ставшие невольными свидетелями этой сцены, уже исчезли. Других туристов рядом не было, никаких любопытствующих — середина недели в североевропейском городе в разгар зимы, да еще и под ледяным дождем, льющим как из ведра.

Они были совершенно одни.

Джулия сделала шаг по направлению к Кейт, опустив голову, сжав челюсти, со злобным лицом. Потом еще шаг. Кейт оказалась прижатой к стенке.

Джулия была совсем близко. Кейт резко выбросила кулак вперед. Джулия пригнулась, ушла нырком, крутанулась на месте и выдернула руку из кармана — в ней серебром сверкнуло что-то блестящее.

Носком правого сапога Кейт ударила Джулию под руку, державшую оружие, но пистолет из ее ладони не выпал, а вот Кейт потеряла равновесие на скользких мокрых каменных плитах. Она упала, сильно ударившись затылком о твердый и неровный камень.

И все померкло.

Но только на долю секунды. Зрение вернулось к ней, сперва точками, сверкающими звездами и крутящимися разноцветными вихрями; она сунула руку в карман и различила Джулию, которая тоже старалась восстановить равновесие, а потом снова бросилась на Кейт, уже поднимавшую руку, — стремительный взмах, шорох ткани о ткань…

Джулия стояла над Кейт, целясь из пистолета ей в голову, черная матовая «беретта» Кейт смотрела Джулии прямо в грудь.

По улице внизу с ревом промчался автобус, невидимый отсюда, водитель переключал скорости, чтобы одолеть последний подъем к вершине холма Клаузена.

Женщины смотрели друг на друга, сжимая пистолеты. Обе промокли насквозь, вода стекала по их волосам, по их лицам, попадала в глаза. Кейт сморгнула, Джулия вытерла лоб свободной рукой.

И они продолжали пристально сверлить друг друга взглядом.

Вдруг Джулия опустила пистолет. Секунду смотрела на Кейт, потом кивнула. Это был едва заметный кивок, шея чуть-чуть склонилась вперед, голова едва опустилась. Или, возможно, она совсем не меняла положения, и лишь в ее глазах мелькнул некий отсвет. Щеки чуть расслабились — то ли улыбка, то ли гримаса.

Кейт потом долго будет вспоминать этот загадочный взгляд, не однажды, в течение полутора лет. Джулия, кажется, пыталась что-то сообщить ей, там, под секущим дождем на смотровой вышке. Но Кейт так и не поняла, что именно.

Потом Джулия развернулась, прошла через платформу, вниз по ступенькам и исчезла из вида. Ушла, как надеялась Кейт, навсегда.

— Вы слыхали, Маклейны уезжают?

Кейт стояла возле школы, дожидаясь трех часов. Было холодно, но небо оставалось безоблачным и ярко-синим, такой день был бы обычным где-нибудь в северо-восточных штатах Америки в самый разгар зимы, но здесь казался редким и радостным явлением, этаким перерывом в вечной серости, в la grisaille, как говорят французы.

Вопрос задал кто-то, стоявший футах в десяти в стороне, довольно далеко от Кейт. Ей не хотелось оборачиваться и принимать участие в этом разговоре, но хотелось подслушать, что еще будет сказано.

— А что такое?