Книга Святая, смешная, грешная - Виктор Ермаков

Быстро доехав до маминого дома, прощаясь, мы договорились созвониться вечером.

– Может, я тоже поднимусь? – предложил Костя. – А то бабушка при встрече может и не узнать папу своего внука. Сколько раз мы виделись с ней? Раз, два и обчёлся. А сейчас вроде и повод есть. Не каждый день дочь объявляет о том, что беременна.

– Милый, уж кто бы говорил, только не ты. Сколько раз она приглашала нас в гости? Но у тебя же всё дела… А сегодня я хочу побыть с ней один на один, посидеть, поговорить о своём, о бабском, – шутила я. – Вечером, если не поздно освободишься, звони, может, втроём поужинаем.

– Договорились, – сказал Костя, целуя меня. – До вечера.

Глава 16

Пожелав ему удачи, я скрылась за дверью подъезда.

Мамина улыбка встретила меня на пороге. Обняв и поцеловав, она поздравила меня, одновременно оглядывая с головы до ног.

– Мам, ты что на меня так смотришь? – смеялась я. – Срок– то всего пять-шесть недель! Ты ищешь какие-то изменения?

– Ну, не знаю. Мне кажется, ты поправилась слегка! Другая какая-то ты, Катька, стала! Кушать хочешь? – суетилась мама, перечисляя всё, что у неё есть на обед.

– Давай пообедаем, не откажусь, – ответила я и пошла мыть руки.

«А может, и правда поправилась? – спрашивала я себя, крутясь перед зеркалом. – Да нет, вроде никаких изменений. Просто мама давно не видела свою дочь такой счастливой, вот и показалось, что я изменилась!»

Пообедав, мы начали длинный разговор, который закончили ближе к вечеру. Пили чай у открытого окна на кухне, обсуждая угрозу выкидыша и в какую больницу лучше лечь, выходили на балкон, потому что мама не переставала напоминать, что теперь нужно бывать больше на свежем воздухе. Я выходила вместе с ней и дышала, при этом не могла понять, откуда здесь может быть свежий воздух? В общем наговорились вдоволь, прежде чем позвонил Костя.

– Привет, Катюша, – произнёс он уставшим и подавленным голосом. – Ты меня извини, но давай я завтра заеду к тебе с утра?

– Что-то случилось? – спросила я, чувствуя своё нарастающее сердцебиение.

– Да ничего особенного. Просто просидел у следователя больше двух часов, устал… Настроение, если честно, не очень. Не хочу, чтобы оно и тебе передавалось.

– Костя, я прошу тебя, приезжай, пожалуйста, сейчас! Давай вместе обсудим твою проблему. Ты же понимаешь, что я всё равно уже не успокоюсь, не усну, буду волноваться…

Помолчав, Костя ответил:

– Хорошо, минут через сорок подъеду. Только, Кать, давай я не буду подниматься. Выйдешь, прогуляемся? Погода хорошая. Или в кафе посидим?

Пока Костя ехал, мама, видя моё настроение, не переставала повторять, что мне сейчас нельзя волноваться, что она уже позвонила Наталье Сергеевне, «доктору от Бога», и та завтра ждёт нас.

– Катёнок, я внизу, в машине, жду тебя. Ты спустишься? – произнёс Костя совершенно чужим голосом.

– Кать, только вернись, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты ночевала у меня, – попросила мама, закрывая за мной дверь.

Когда я вышла из подъезда, Костя стоял возле машины. Неоновый свет от уличных фонарей делал его лицо совершенно бледным.

– Давай прогуляемся? – предложил он. – Погода прекрасная, не хочу сидеть в помещении, если ты, конечно, не против.

– Давай, я не против. Тут недалеко аллея есть. Только не молчи! Рассказывай, что случилось?

Костя набрал полную грудь воздуха, тяжело и протяжно выдохнул его.

– В общем, Кать, дела мои, мягко говоря, хреновые. Был сегодня у следователя. «В возбуждении уголовного дела против Ансаковых отказать». Такое вот решение она вынесла, – тихо произнёс Костя.

Я не совсем понимала, что всё это значит и что за этим отказом следует, но по Костиному лицу видела – это катастрофа.

– И что дальше? – спросила я, заглянув в Костины глаза и взяв его за руку.

– Пока была надежда, что следователь возбудит уголовное дело о мошенничестве, приставы просто по-человечески, прекрасно понимая несправедливость решения судов, затягивали процесс конфискации. Думаю, больше тянуть с этим делом они не смогут… Да и Ансаков не сидит сложа руки. Через свои каналы давит на них, понимая, что если дело возбудят, то Верховный Суд может отменить своё решение по вновь открывшимся обстоятельствам. А сейчас… – Костя безнадёжно махнул рукой, – сейчас они в один месяц могут забрать всё: фабрику, квартиру, машину, дачу… Всё. Тем более, на всё это судом наложен арест. И даже если они заберут всё, я останусь ещё должен.

– Костя, милый, не расстраивайся так, – успокаивала его я, сама чуть не плача. – А следователь-то что говорит? Ты же и на детекторе лжи показания давал, и детализацию телефонных звонков, и аудиозапись разговора с Ансаковым ей передал… Десятки свидетелей на твоей стороне! Как она могла не учесть всё это?

Костя опять глубоко вздохнул:

– Да всё она прекрасно понимает. Даже не скрывает, что этих доказательств хватило бы с лихвой, но «пока, – говорит, – не будет отмашки сверху, ничего сделать не смогу». Ей и самой противно всё это, но выше головы, как говорится, не прыгнешь.

– Я завтра лягу на сохранение и неизвестно сколько времени проведу в больнице. Да и потом с животом бегать по своим бутикам тоже не лучшая перспектива… А там и рожу – вообще не до бизнеса будет. Я знаю, какой ты руководитель, у тебя креатива в голове больше, чем в хорошем отделе! Брось ты все эти суды, сам же видишь, правды не добиться. Займись моим бизнесом, нам хватит, да и жить есть где. Конечно, не твои хоромы, но не пропадём. Прошу тебя, брось всё, Костя! Я тебя прошу, брось всё.

– Спасибо, Катюша, но не обижайся: нет, не могу. Я производственник, а не продавец трусов.

– Согласна, не продавец трусов, как ты выражаешься, но если всё отберут, что ты будешь делать? Об этом ты подумал? Костя, давай сядем на лавочку и постараемся всё спокойно обсудить.

– Давай сядем, но, думаю, что спокойного обсуждения у нас сегодня не получится. Прости, милая, но я не могу и не хочу об этом говорить. Ты завтра ложись в больницу, а я сам тут разберусь и решу, что делать дальше. Прости, Кать, я подвёл и тебя, и ребёнка, до последнего веря хоть в какое-то правосудие, в элементарные границы разумного. Ты только представь: они заберут у меня всё! И как мне после этого быть? Как жить? Во что верить? Ведь я-то прекрасно знаю, что это – примитивное мошенничество и рейдерский захват предприятия. Но самое ужасное – то, что я не верю, будто судьи, принимавшие решения, следователи, отказавшие в возбуждении дела, не понимали этого. Всё они прекрасно понимали! Да, собственно, они и не скрывали этого. Все кивали на «верх», мол, будет отмашка, мы его в два счёта оформим, а пока извини и пойми нас: мы в погонах – что прикажут, то и исполняем.

Я молчала, понимая, что Косте нужно дать выговориться. Ведь кроме меня у него ни родных, ни близких. Да и кому нужны чужие проблемы? У каждого своих выше крыши.