Книга Как кошка с собакой - Евгения Пастернак

— Максим, я тебе сказала, я ничего забирать не буду. Килограмм персиков, пожалуйста.

Мрачная черно-рыжая торговка принялась выбирать фрукты позеленее и погнилее. Ольга тут же включилась в сортировку и заменяла некондиционные персики экземплярами с прилавка.

— Оля!

— Я не позволю тебе профукать эти деньги, мне надоело все время вытягивать тебя из всяких авантюр! Этот тоже уберите, пожалуйста.

Макс почувствовал, что у него дергается щека.

— Когда ты меня откуда вытягивала?

— Да постоянно! Сколько с меня?

— Нет, ты пример приведи, хоть один…

— А где Лиза? Опять упустил.

Максим едва не выругался в голос. Шустрая дочка успела не только освободиться от его хватки, но и затеряться в толпе.

— И ты хочешь, чтобы я тебе деньги доверила? Ты за собственным ребенком уследить не можешь! Иди ищи быстро! Да пакеты оставь, я посторожу.

Наблюдая, как Макс суетливо движется вдоль рядов, Ольга пожаловалась торговке:

— Вот повезло мне с мужем!

— Повезло, — согласилась торговка, но с каким-то странным оттенком в голосе.

Утром 18 августа муж, несмотря на отпускное время, поднялся рано. В этом не было ничего удивительного — последние две недели он стал какой-то нервный, приставал к Оле с требованиями снять деньги и постоянно держал телевизор включенным.

Но сегодня он превзошел себя. Встал, включил телек и опрометью бросился из квартиры. Кажется, даже не одевшись толком. Девочки, к счастью, продолжили дрыхнуть, а вот Олю он своей суетой разбудил. Ольга встала, накинула халат и пошла в зал посмотреть, что там такого страшного показывают по телевизору. Там показывали не страшное, а скучное. Молодой симпатичный премьер нес какую-то умную околесицу об активах и дефолте. Оля выключила телевизор и пошла досыпать.

Через полчаса ее снова разбудил муж. Он, не снимая ботинок, ввалился в спальню, плюхнулся в кресло и сказал:

— Все. Трындец.

После чего добавил еще несколько слов, недопустимых для употребления в приличных домах.

— Ширяевский! — Оле очень хотелось поспать еще. — Иди к черту. Если нечего делать, ковер выбей.

Но муж повел себя неадекватно. Он схватил Олю за плечи, тряхнул так, что у нее голова чуть не оторвалась, и рявкнул:

— Я тебе говорил, что деньги ляснутся?! Я просил, чтобы ты их забрала?! Все, нет больше денег! Вообще нет!

Ольга даже возмутиться не пыталась. «Наверное, — подумала она, — я еще не проснулась. Надо перевернуться на другой бок».

Но повернуться не получалось — слишком крепкой была мужнина хватка. Это было бы даже приятно… в других обстоятельствах, но сейчас Макс был явно не в себе. Он орал, брызгал и продолжал встряхивать жену, как бутылку шампанского перед открытием ее «по-гусарски». На лице Максима отображались (не перемешиваясь!) сразу несколько ярких эмоций: ярость, торжество и отчаяние. Потом он отпустил Олю, и на лице его осталось только отчаяние.

Максим схватил себя за волосы и принялся молча раскачиваться вперед-назад. Это было настолько дико и нетипично для него, что Оля окончательно поняла — дело действительно плохо. Она осторожно приобняла мужа и спросила:

— На работе неприятности?

— В стране неприятности, — глухо ответил Макс. — Дефолт. Кризис.

И он, как показалось Ольге, снова хотел выругаться, но не успел: в спальню проникли дети. Они тоже врожденным женским чутьем почувствовали, что папе плохо, и прижались к нему, вцепились в бока и тихонько заплакали.

Макс перестал раскачиваться и зашептал:

— Ничего-ничего. Я что-нибудь придумаю. Все будет хорошо.

Но ничего он, конечно, не придумал и все было плохо. Они с Олей по очереди стояли в многокилометровых очередях в банк — унылых и безо всякой надежды продвинуться вперед. Зарплаты по случаю кризиса урезали вдвое. Цены, по непонятной логике дефолта, многократно увеличились.

С этим всем можно было смириться и бороться. Олю пугало другое: Макс после того утреннего срыва ни разу не упрекнул ее, ни разу не устроил скандала. Он просто ходил на завод, смотрел телевизор, выполнял необходимые работы по дому и поддерживал необходимые беседы. Ростом Максим стал вроде бы пониже, улыбался мало — словом, погас человек.

Оля сначала переживала по этому поводу, а потом привыкла. С таким, притушенным, мужем управляться стало куда проще.

Июнь 2012 года

— Ширяевский! Какого черта ты там копаешься? Опоздаем ведь!

— Иди к черту, — огрызнулся муж из ванной, — сама копаешься уже полчаса.

Постороннему уху этот диалог мог показаться семейным скандалом. На самом деле все было гораздо прозаичнее: супруги Ширяевские уже десяток лет общались именно в таком духе.

Ольга повернулась к зеркалу левым профилем, потом правым. Кажется, ничего. Хорошо, что смолоду кожу берегла, денег на кремы не жалела. Шейка — как у двадцатилетней! Бывшие однокурсницы небось гораздо хуже выглядят!

А вот вокруг глаз придется поработать. Ольга как раз заканчивала реставрационные работы, когда услышала из прихожей голос Максима:

— Ну, что я говорил? Через пять минут не будешь готова — один поеду.

Ольга ничего не ответила, но вышла ровно через четыре с половиной минуты. От этого психа всего можно ожидать. Потом придется всем объяснять, почему они порознь приехали.

— Такси? — спросила она.

— Конечно. Лично я собираюсь отметить встречу с друзьями молодости. Нет, если ты готова меня возить, можем и свою машину взять.

— Значит, такси.

В такси она еще раз проверила в зеркале водителя макияж и одежду. Не найдя изъянов, переключилась на супруга. Тот выглядел аккуратнее обычного, штаны погладил, галстук умудрился в тон подобрать. Сойдет.

Ехать молча было скучно, и Оля сообщила:

— Лиза звонила.

— Угу.

— Что угу? Угукает он… Просила тебя перезвонить.

— Хорошо.

— Что хорошо? Чего хорошего? Она даже не захотела со мной разговаривать, ей, видите ли, гулять с ребенком пора. Погуляла бы на пять минут позже.

— Она знает жизнь. Ты бы в пять минут не уложилась.

— Это не важно. Это все ты… Это ты им привил такое отношение ко мне. Если бы не ты, Верочка сейчас была бы дома.

— О да, это точно, — пробурчал себе под нос Максим.

Несколько лет назад Вера влюбилась в очень симпатичного молодого человека, у которого оказался боевой характер и огромные планы на будущее — и ничего, кроме этого. Оля встала стеной, поносила его каждую минуту и грозилась запереть дома сумасбродную дочь.