Книга Война колдунов. Вторжение - Александр Рудазов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На сей раз король Обелезнэ Первый не пожелал оставаться в столице, вдалеке от центра событий. Освобождение Ларии будет проходить под его личным руководством и патронажем.
На королевских коленях — бронзовая шкатулка, окованная цепями и густо покрытая печатями. Внутри — великое сокровище, крайне неохотно доверенное рокушскому владыке его новым союзником.
Сам союзник тоже рядом — сидит, невнятно брюзжит, слегка просвечивает. Тивилдорм Призрак, в далеком прошлом — глава Совета Двенадцати.
Мертвый колдун время от времени бросает параноидные взгляды на шкатулку, берегущую его душу. Он бы предпочел хранить свой ненаглядный танзанит в более надежном месте… но где же здесь найти более надежное? Кто здесь заслуживает большего доверия, чем король Рокуша? И что здесь стерегут тщательнее, чем короля Рокуша?
Из-за окон доносится барабанный марш и залихватская кавалерийская песенка:
Поют марши боевые,
Время двигаться в поход!
Мы драгуны удалые,
Нас и пуля не берет!
Если саблей не махать,
Муторно живется —
Неохота вовсе спать,
Не естся и не пьется!
В авангарде капитан,
Грозный батька Джориан!
Если он нахмурит брови,
Грянет сабель ураган!
В драгунский хор вплетается другой мотив — веселые артиллерийские частушки:
Канониры-лоботрясы,
Подавай скорей фугасы,
Начищай до блеска медь —
Будем серого мы жечь!
Перед пушкой встал колдун —
Сказал, что уцелеет!
Пусть не хвалится, болтун,
Картечь не пожалеет!
Коль пушку бомбой зарядил,
Врага ты точно победил,
А коли старым сапогом,
Домой отправишься гробом!
А вот пехота выводит старую солдатскую песню на заунывный мотив:
Час за часом идет сражение,
Нет солдату минутки продыху,
Пули бьют точно на поражение,
Уши вянут от пушек грохота…
Мы в окопах лежим, жаждой мучимы,
И гадаем, кто жив останется…
Не надейтесь, ребята, на случаи,
Не пристало нам пулям кланяться…
Смерть идет за солдатом на цыпочках,
Не страшимся тебя мы, костлявая…
Перерезана тонкая ниточка,
И уходим мы в небо со славою…
Правда, чем ближе к авангарду, тем песни становятся тише. В голове войска движутся три всадника. Маршал Хобокен на равнодушно трюхающем Черепке. Лод Гвэйдеон на сердито жующем морковку Гордом. И барон Джориан на раздувающем ноздри Аметисте.
— Земную жизнь пройдя до половины, я понял и узнал один секрет, — бормочет себе под нос паладин, — и в том, что небо и земля едины, сомнений… сомнений… сомнений…
Хобокен и Джориан сочувственно взирают на его потуги. Лод Гвэйдеон трудится над этим стихотворением с самого утра, но до сих пор не перевалил через четвертую строчку. Ему это доставляет нешуточные страдания — о, как бы он хотел хоть раз сочинить то, что не стыдно будет прочесть вслух! Увы, поэтические способности Генерала Ордена по-прежнему стремятся к нулю…
— Барон, не удовлетворите ли мое любопытство? — наконец оставил бесплодные попытки лод Гвэйдеон. — Что это за странные холмы?
Холмы, привлекшие внимание паладина, действительно выглядят необычно. Аккуратные черно-серые конусы размером с целые замки. На Каабаре лод Гвэйдеон ничего подобного не встречал, хоть и объездил его чуть ли не весь.
К тому же некоторые из холмов даже дымятся — и пахнет этот дым отнюдь не жареным мясом…
— А, это… — безразлично повернулся Джориан. — Это терриконы. По шахтерскому региону проходим.
— Прошу прощения, я по-прежнему не все понял… — вежливо заметил лод Гвэйдеон.
— Это… Ну, как бы объяснить… — задумался капитан гвардии. — Когда добывают уголь, вместе с ним вынимают еще очень много пород. Ненужных. Вот их и складывают в такие вот холмы. Неправильно, конечно, их так бросать — но деваться-то некуда. Тут прямо под ногами богатые антрацитовые залежи, вот и разрабатываем…
— А дымятся они почему?
— Остатки угля горят. Там еще много всякой дряни — скажите спасибо, что ветра нет, а то бы мы такой вони надышались…
Лод Гвэйдеон задумался, обрабатывая новую для себя информацию. А Джориан выудил из кармана часы на серебряной цепочке и натянул поводья, приостанавливая Аметиста. Время очередного распекания бойцов. А то совсем обленятся, без командирского-то присмотра…
Пропуская мимо себя колонну усатых всадников в черных кафтанах, Джориан не переставал сердито хмуриться. Нет, непорядок. Недостаточно бравый вид. Вон у того усы неровно подстрижены. А у этого заклепка на перевязи оторвана. У третьего темляк в грязи испачкался. У четвертого левая шпора проржавела. У пятого рожа глупая.
— Бардак! — вынес решительный вердикт Джориан. — Кем я командую, Единый?! Не свиней ли стадо передо мной?! На людей не похожи, хоть убей! Эй, ты!…
Драгун, привлекший внимание капитана, в ужасе сглотнул, покидая общий строй. Его провожали сочувственные взгляды товарищей — так смотрят на входящего в львиную пещеру.
— Что с конем? — коротко бросил Джориан.
— Так ничего! — удивленно ответил драгун.
— Это в башке у тебя — ничего. Смотри — зверь понурый, шерсть взъерошенная, глаза… тусклые, дыхание… частое, ноздри… — повернул к себе конскую голову Джориан, — …фу, пакость. В ноздрях слизь! Гной! И в углах глаз аналогичная субстанция! Лошадь простужена, каналья!
— Как так?… - растерялся драгун. — С утра ж еще ничего не было!…
— Я ж тебя сейчас зарублю, сукин ты сын, — зловеще понизил голос капитан. — Ты коня или поил разгоряченного, или воду слишком холодную давал. А значит кавалерист из тебя, как из галстука тесак. Достукаешься, скотина, останешься без коня! А как называется кавалерист, лишившийся коня?!
— Пехотинец, — угрюмо ответил драгун.
— В самую точку! Разжалую в пехоту, а то пуще — в обоз, чтоб натвердо выучил, как за лошадьми ходить! Сей же час марш к коновалу!
Драгун унесся даже не пулей — молнией. Перед глазами по-прежнему стоит здоровенная ручища, стискивающая сабельную рукоять.
— Мамки вас нарожали и с плеч долой! — долго еще возмущался вслед капитан. — А воспитывать кому?! Батьке Джориану, кому ж еще!
Лесной голубь спорхнул с ветки на землю и недоуменно наклонил голову. Меж двумя раскидистыми деревьями появился какой-то странный куст. Множество жердей, сложенных в неряшливый конус, лиственная накидка…
В воздухе что-то промелькнуло — словно змея выметнулась из норы. Голубь сдавленно булькнул и замолчал. Глупое любопытство привело его прямиком в могилу.