Книга Прекрасные и обреченные - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Сумерки вдруг стремительно сгустились, однако ни один из супругов не пошевелился, чтобы включить свет. Так и сидели, погруженные каждый в свои мысли бог весть о чем. Порыв ветра за окном взметнул в воздух снежный вихрь, и из груди Глории вырвался тихий вздох.

— А как ты провела день? — спросил Энтони, чувствуя, что молчание начинает действовать угнетающе.

— Читала журнал — сплошь идиотские статейки богатеньких писак, что беднякам, мол, ни к чему шелковые рубашки. И пока я читала, не могла думать ни о чем другом, кроме серой беличьей шубки, о которой давно мечтаю, и о том, что мы не можем себе позволить подобную роскошь.

— Почему же, можем.

— Ой, ради Бога!

— Не сомневайся! Хочешь шубку — иди и купи.

В прозвучавшем в темноте голосе Глории слышалась презрительная насмешка:

— И под этим следует понимать продажу очередной облигации?

— Если потребуется. Не хочу, чтобы ты одевалась как попало. Впрочем, с тех пор как я вернулся, мы порядком поистратились…

— Ох, замолчи! — с досадой перебила Глория.

— С какой стати?

— Просто я сыта по горло разговорами, сколько мы потратили и чем занимались. Ты вернулся домой два месяца назад, и с тех пор практически каждый вечер мы весело проводим время. Нам обоим хочется выйти в люди, что мы и делаем. И разве ты слышал от меня хоть слово жалобы или упрека? А сам только и знаешь, что ныть. Мне безразлично, как мы живем и что с нами станет. По крайней мере я последовательна в своих мыслях и поступках. Но вечных жалоб и паникерства не потерплю…

— Ну знаешь, и с тобой не всегда приятно иметь дело.

— А я и не обязана тебя развлекать. Даже пальцем не пошевелил, чтобы исправить положение.

— Неправда, я стараюсь…

— Ха! Я уже где-то это слышала раньше. Утром ты обещал не притрагиваться к спиртному, пока не получишь работу. А у самого даже не хватило храбрости сходить к мистеру Хейту, когда он прислал за тобой, чтобы обсудить наше дело.

Энтони вскочил на ноги и включил свет.

— Послушай! — выкрикнул он, часто моргая. — Мне начинают надоедать ядовитые замечания!

— Ну и что ты собираешься в связи с этим предпринять?

— Неужели думаешь, меня переполняет счастье? — продолжал Энтони, пропуская вопрос жены мимо ушей. — По-твоему, я не понимаю, что мы живем не так, как следовало бы?

Глория вскочила с места и стала рядом с мужем, дрожа от злости.

— Я этого не потерплю! — взорвалась она. — Не позволю читать нравоучения. Вечно ты со своими страданиями! Убогий слабак и всегда таким был!

Они стояли лицом к лицу, чувствуя себя глупо, уже не в состоянии произвести друг на друга желаемое впечатление… и обоих терзала мучительная скука. Потом Глория вышла в спальню, плотно прикрыв за собой дверь.

С возвращением Энтони вновь выдвинулись на передний план довоенные причины для недовольства и ссор. Цены подскочили до угрожающих высот, и обратно пропорционально им, более чем наполовину, сократился первоначальный доход супругов. Росла задолженность мистеру Хейту, и некоторые акции, купленные по сотне долларов, упали в цене до тридцати — сорока за штуку. Имелись и другие вложения, не приносившие никакой прибыли. Прошлой весной Глорию поставили перед выбором: съехать с квартиры или подписать договор еще на год, но уже за двести двадцать пять долларов в месяц. Договор она подписала. И как всегда, когда возникала острая необходимость урезать расходы, супруги обнаружили, что совершенно не способны жить экономно. И тогда они прибегли к испытанному приему ухода от реальности. Устав от неурядиц, мечтали, что станут делать, скажем, завтра. Или как прекратят «бегать по пирушкам» и Энтони наконец начнет работать. Но с наступлением темноты Глория, привыкшая к ежевечерним увеселениям, начинала ощущать заползающее в душу привычное беспокойство. Она стояла в дверях спальни, яростно покусывая пальцы и время от времени ловя взгляд Энтони, когда тот поднимал глаза от книги. Потом раздавался телефонный звонок, и нервное напряжение спадало. Глория отвечала с плохо скрываемым пылом. Кто-то собирался заглянуть «буквально на пять минут» — и вот оно! — прощай утомительное притворство! С появлением уставленного бутылками столика наблюдается подъем истощенного морального духа… А далее следует пробуждение, как кульминация бессонной ночи, в которую они окунулись.

Зима близилась к концу на фоне марширующих по Пятой авеню войск, возвращающихся из-за океана, и супруги все отчетливее понимали, что после приезда Энтони их отношения в корне изменились. После всплеска вновь расцветшей страстной нежности каждый возвратился в свою мечту и не мог разделить ее с любимым. И ласковые слова, что произносились по привычке, казалось, перебрасываются из одного опустошенного сердца в другое, отдаваясь эхом в пропасти, куда безвозвратно сгинуло что-то драгоценное. И теперь оба наконец осознали потерю.

Энтони снова обошел редакции городских газет в поисках работы и, как в первый раз, получил отказ от пестрой толпы посыльных, секретарш и редакторов. Везде неизменно отвечали: «Бережем вакансии для своих сотрудников, которые еще не вернулись из Франции». В конце марта взгляд нечаянно задержался на объявлении в утренней газете, и, как следствие, Энтони нашел наконец некое подобие работы.

«ВЫ МОЖЕТЕ ПРОДАВАТЬ!!!

Зарабатывайте в процессе обучения.

Наши работники получают

от 50 до 200 долларов в неделю».

Далее указывался адрес на Мэдисон-авеню и просьба явиться в час дня в тот же день. Глория, после традиционно позднего завтрака заглянув через плечо мужа, увидела, что он с праздным видом изучает объявление.

— Почему не попробовать? — предложила она.

— Да что ты, какая-нибудь очередная безумная затея.

— А может, и нет. По крайней мере стоит попытаться.

По настоянию жены Энтони пришел в час дня по указанному адресу и оказался одним из многолюдной разношерстной толпы мужчин, ожидающих перед входной дверью. Кого тут только не было, от мальчишки-посыльного, который явно прогуливал рабочее время, до древнего типа со сгорбленным телом и сучковатой тростью под стать владельцу. У некоторых мужчин вид был потрепанный: впалые щеки, припухшие покрасневшие глаза, но встречалось и много молодежи, похоже, учеников средней школы. Минут пятнадцать присутствующие толкались и разглядывали друг друга с флегматичной подозрительностью. Наконец появился щеголеватый духовный пастырь с манерами церковного служки, одетый в приталенный костюм. Он провел присутствующих наверх, в просторную комнату, напоминающую класс с множеством парт. Здесь будущие продавцы расселись по местам и снова принялись ждать. Через некоторое время кафедру в конце помещения заняли с полдюжины серьезных, но бойких на вид людей, которые, за исключением одного, расселись полукругом лицом к публике.