Книга Фатальная ошибка - Джон Катценбах

Он не видел, чтобы О’Коннел-старший выходил из дому. Правда, он мог это сделать, пока Скотт беседовал с кем-то из соседей. Но маленький черный пикап «додж» не выезжал со двора. По-видимому, он принадлежал отцу Майкла.

Рано или поздно ему придется постучаться в этот дом, но Скотт пока не придумал, какой избрать предлог. Он решил нанести перед этим еще один визит, в местную библиотеку, и попытаться выяснить там обстоятельства смерти матери О’Коннела.

Библиотека, по контрасту с остальными обветшалыми домишками в этой округе, была двухэтажным строением из стекла и кирпича, стоявшим рядом с новым полицейским участком и прочими административными зданиями.

Скотт подошел к хрупкой худощавой женщине лет на пять старше Эшли, которая сидела за столом и закладывала в книги библиотечные карточки. Она подняла голову и любезно произнесла:

— Я вас слушаю.

— Скажите, у вас есть школьные альбомы, а также микрофильмы со статьями из местных газет?

— Да, конечно. Зал микрофильмов вон там. — Она указала на одну из боковых дверей. — Разобраться там несложно. Но, может быть, вам надо показать, как обращаться с аппаратом?

— Нет, спасибо, я, наверное, справлюсь. А школьные альбомы?

— Они в справочном отделе. Какой выпуск вас интересует?

— Школа имени Линкольна. Тысяча девятьсот девяносто пятый год.

Библиотекарша удивленно воззрилась на него и усмехнулась:

— Надо же, мой класс! Может быть, я могу вам чем-то помочь?

— Значит, вы знали некоего Майкла О’Коннела?

Женщина застыла и молчала несколько секунд, на лице ее отразились неприятные воспоминания.

— Что он натворил? — спросила она шепотом.

Салли рылась в трактатах по правоведению и в уголовно-процессуальной хронике в поисках того, что ей нужно, хотя что именно ей нужно, она плохо представляла. Чем больше она читала и анализировала прочитанное, тем больше мрачнела. Это было совсем не то что разбирать преступление в абстрактно-интеллектуальной атмосфере суда, вникая в показания свидетелей и полицейских, в аргументы сторон и материалы судебной экспертизы и добиваясь торжества правосудия. Правовая система игнорировала человеческий аспект при рассмотрении криминальной практики, выхолащивала реальность, превращая ее в подобие театрального представления. Салли чувствовала себя в этой атмосфере как рыба в воде. Но сейчас она предпринимала шаги совсем в ином направлении.

Ей надо было найти подходящее преступление. Придумать, как свалить вину за него на Майкла О’Коннела. Отправить его за решетку и спокойно жить дальше. На первый взгляд все выглядело просто. Энтузиазм Скотта был заразителен. Но когда она села и стала взвешивать различные возможности, все стало гораздо проблематичнее.

Пока что ей не удалось придумать ничего лучше, чем мошенничество и вымогательство. Можно было попробовать представить все, что делал О’Коннел, как попытку шантажа Скотта и Салли с целью наживы. Убедить прокурора, что все его действия, особенно назойливое преследование Эшли, — части единого агрессивного замысла. При этом пришлось бы наврать, что О’Коннел угрожал им в случае неуплаты денег. Скотт мог бы показать под присягой, что при вручении О’Коннелу пяти тысяч долларов в Бостоне тот потребовал больше, а когда они отказались, он усилил свои домогательства. Даже то, что они до сих пор не обратились в полицию, можно было объяснить их страхом перед возможной местью с его стороны.

Но проблема — вероятно, первая из множества, которые еще возникнут, подумала Салли с досадой, — заключалась в том, что О’Коннел в момент вручения ему денег, как прозорливо предположил Скотт, мог иметь при себе диктофон и записать их разговор.

Если это действительно так, то их немедленно разоблачат как лжецов и предъявят им обвинение. Ее адвокатская практика и научная работа Скотта, скорее всего, полетят ко всем чертям. А О’Коннел предстанет перед всеми как невинный агнец, у него будут развязаны руки, и между Эшли и бешеной злобой не останется никаких преград.

И даже если у них все получится, нет гарантий, что О’Коннелу не назначат уменьшенное наказание — возможно, года два. А сколько времени ему надо провести за решеткой, чтобы излечиться от своей одержимости и позволить Эшли вернуться к нормальной жизни? Три года? Пять лет? Десять? И сможет ли она быть уверена в том, что он не возникнет опять на ее пути?

Салли откинулась в кресле.

«Надо убить его», — подумала она.

Она даже вскрикнула от неожиданности, не в силах поверить, что ее сознание породило эту мысль.

Но разве ее жизнь настолько ценна, что ею нельзя пожертвовать? Она не так уж глубоко предана своей работе, ее стали одолевать сомнения относительно связи с Хоуп. Уже несколько недель, а может, и месяцев она не испытывала ни гордости, ни радости по поводу того, что она собой представляет и как живет. Смысл жизни? Смешно даже думать об этом, только ей сейчас было не до смеха. Адвокат в провинциальном городке, стареющая женщина среднего возраста, каждый день замечающая в зеркале новые морщины — следы тревог и беспокойства… Единственная ценность, которую она создала, — это Эшли. И если даже дочь — плод мнимой, обанкротившейся любви, в ней воплотилось все лучшее, что было у них со Скоттом в течение того недолгого периода, когда они жили вместе.

Она подумала, что ради будущего Эшли, в отличие от ее собственного, можно было и умереть.

И опять ужаснулась неуемности своего воображения. «Прямо сумасшествие какое-то», — подумала она. Однако в этом сумасшествии был смысл.

«Убей его», — повторила она себе.

Затем эта назойливая мысль сменилась другой, еще более эксцентричной: «Или сделай так, чтобы он убил тебя и заплатил за это сполна».

Она окинула взглядом книги и бумаги.

Совершенно ясно одно: кто-то должен умереть.

* * *

Ночью меня преследовали кошмары — впервые с тех пор, как я взялся за эту историю.

Непрошеные видения заставляли меня вертеться во сне, и я проснулся глубокой ночью в поту. Я прошел в ванную выпить воды и долго смотрел на себя в зеркало. Затем заглянул в детскую, чтобы убедиться, что дети, в отличие от меня, спят спокойно. Когда я вернулся в спальню, жена пробормотала сквозь сон: «Все в порядке?» — и снова уснула, прежде чем я успел ответить. Откинув голову на подушку, я смотрел в бесконечную темноту.

Наутро я позвонил ей.

— Я думаю, мне пора уже поговорить с главными действующими лицами этой драмы, — выпалил я безапелляционным тоном. — Мы слишком долго это откладывали.

— Да, я знала, что в конце концов вы этого потребуете. Но я не уверена, что кто-нибудь из них захочет на данном этапе обсуждать это с вами.

— Они согласны, чтобы их историю поведали миру, но не хотят говорить со мной? — поразился я.