Книга Клятва воина - Джульет Э. Маккенна

Гривал казался озадаченным.

– Нет, насколько я знаю, обряд этого не требует. Может, она боится, что лицо как-то может выдать ее?

Сезарр сдержал слово: он пересек круг и заговорил с Шек Кулом. Воевода с серьезным видом кивнул, его взгляд последовал за рукой Сезарра, направленной на эльетимма. Повелительным взмахом подозвал жреца и, резко жестикулируя, что-то приказывал ему. Эльетимм наклонил голову в знак покорности – слишком охотно он соглашался для моего душевного спокойствия, если учесть, что колдовство должно быть частью его стратегии. Медленно направляясь к своему месту внутри черного круга, я сжал пальцы в облегающих перчатках, гадая, с чего этот ублюдок собирается начать.

Мне ничего не поведало его лицо, едва видимое под шлемом, который доходил до шеи и загибался, заслоняя щеки. Я изучил его доспехи: металлические пластины защищали плечи и живот поверх вареной кожаной основы. От подкладки, которую я мог видеть под ней, он будет потеть как ломовая лошадь, однако и мне не избежать этой неприятности, а потому создастся равновесие рун. Моя борода уже намокла от пота, но я игнорировал это противное ощущение. Не время сейчас отвлекаться на мелочи. Гибкий кожаный панцирь покрывал бедра жреца над стальными поножами. Как всегда, его колени оставались самым уязвимым местом. В общем, мои кольчуга и шлем давали мне больше защиты, да еще усеянные заклепками кожаные гамаши, которые Гривал извлек неизвестно откуда, но я нес намного больше тяжести, и в эту жару да при той потере воды, что будет выходить из нас вместе с потом, это непременно скажется, если бой продлится слишком долго. Больше, чем когда-либо, я вознамерился закончить все как можно быстрее, решительно напялил шлем на голову и опустил носовую стрелку, заперев ее в нужном положении.

Когда мы оба заняли свои места, Шек Кул сел между Гар и Ляо, а Каеска, наклонив голову, пристроилась сбоку на низком табурете. Воевода хлопнул в ладоши – этот резкий хлопок эхом отразился от окружающих зданий. Я глубоко вдохнул и сосредоточился на эльетимме. Долгую минуту никто из нас не шевелился, затем колдун осторожно шагнул вбок, и бой начался.

Я двигался медленно с мечом на изготовку, оценивая возможности противника. Эльетимм использовал длинную булаву, оружие пехотинца. Она имела металлическую голову с воротником из шипов и рукоятку из черного дерева, укрепленную полосками стали. Просто разрубить ее никак не удастся. Однако я не привык видеть столь сложное предохраняющее приспособление на булаве: оно почти целиком охватывало его кисть, обеспечивая костяшкам неприступную защиту. Я заметил также кинжал у него на поясе и решил не забывать о его левой руке, также защищенной тяжелой латной рукавицей, обшитой металлическими пластинами, которая по крайней мере не позволит ему быстро выхватить кинжал.

Загребая ногами песок, мы продолжали идти по кругу, пот уже выступал на наших лицах. Я присматривался к его коленям, но не собирался рисковать и наклоняться, чтобы не получить булавой по голове, независимо от наличия на ней шлема. Эльетимм стремительно шагнул ко мне, а я с той же скоростью отступил с поднятым мечом. Колдун остановился и с издевательской ухмылкой покачал головой. Пусть себе ухмыляется, я не зеленый новобранец, чтобы отвлекаться на насмешки. Будет возможность, плюну ему в рожу, поглядим, как ему это понравится. Потеря самообладания убивает чаще, чем потеря оружия – напомнил я себе слова командира там, дома.

Я перестал кружить и качнулся с ноги на ногу, приглядываясь к его равновесию и позе. Удар слева вниз почти достал его, но жрец поймал булавой мой меч и старался повернуть ее, чтобы сломать клинок между шипами, а я с равным упорством пытался его выдернуть. Я высвободил меч, но колдун успел отпрыгнуть назад и тем самым спасся от удара в щель между плечом и шлемом, который снес бы ему голову, попади я туда. И снова мерзавец поймал мой клинок, удерживая меня всеми силами, пока я вновь не вырвался на свободу. Теперь я сам отступил на шаг в поисках следующей возможности. Против другого меча я спровоцировал бы молниеносный обмен ударами, используя любое колебание в ответе. Но против булавы это явно не годилось. Мне стало казаться, что Ледяной островитянин намеренно затягивает бой, пока жара и тяжесть доспехов не начнут замедлять мои движения. Я уже мог сказать, что реагирую чуть быстрее, чем он, что мои удары чуть сильнее, а ноги чуть легче в сухом песке. Но я сознавал опасность излишней самоуверенности.

Я сделал выпад, жрец парировал. Я быстро замахнулся, он отбил меч, и когда мой клинок скользнул по древку его булавы, я навалился на него, толкая назад, почти сбивая с ног. Я развил свое преимущество градом стремительных ударов, от которых колдун мог только защищаться, и не давал ему возможности снова поймать в ловушку мой клинок. Обманув эльетимма финтом, я со всего маху рубанул его в бок – отлично наточенное лезвие вдавилось в черную кожу, больно ударив в ребра. Когда жрец отступал по кругу, я пытался низким взмахом достать его колени, заставлял отпрыгнуть, прежде чем самому увернуться от ответного удара.

И вот тогда я впервые почувствовал это: царапанье, постукивание – настойчивые пальцы ощупывали двери к моему разуму. Стиснув зубы, я пошел на ублюдка, делая короткие финты в обе стороны, пока его защита не дрогнула, а тогда двинул мечом ему в живот. Но эльетимм вовремя повернулся боком, и я порывисто налетел на него. Когда мы стояли, почти соприкасаясь шлемами, с зажатыми меж тел руками, я увидел, что его губы за щечными пластинами не шевелятся. Значит, никакие его слова не будили того демона, который, ускользнув от бдительного ока Полдриона, взламывал мое сознание. Едва я подумал это, как грызущее ощущение усугубилось.

Я отбросил от себя эльетимма, но он вернулся с утроенной силой. Теперь мне было некогда удивляться, кто же творит это проклятое колдовство. Я упорно оборонялся, надеясь взять инициативу в свои руки. И все это время грызущее ощущение становилось все сокрушительнее, барьеры вокруг моего разума неудержимо крошились. В порыве отчаяния я бросил на эльетимма шквал ударов, жертвуя собственной защитой в решительной атаке, сам получил несколько ушибов, но сумел оставить столько же впечатляющих порезов на руках и ногах жреца. Я отступил, удовлетворенный, старательно избегая коварных участков залитого кровью песка. Теперь можно позволить эльетимму вернуться к обороне, кровоточащие раны будут истощать его силы.

Страшный треск разорвал мою голову. Холодные когти вонзились в мой разум и сжались. Перед глазами все поплыло, горячий солнечный свет угас, и почва стала уплывать из-под ног. Гул толпы стих до невероятного безмолвия, я задохнулся, шатаясь на слабых ногах, голова закружилась. Какой-то инстинкт отдернул меня от удара булавы, от которого мои мозги задребезжали бы в черепе, но я мог только наблюдать, как мерзавец готовится к следующему удару, как черные железные шипы несутся к моим затуманенным глазам, а я стою, не в силах пошевелиться, борясь с цепкой ненавистью, терзающей когтями мой ум.

Мой меч встретил булаву и плавно отвел ее в сторону. Мои ноги развили это движение, повернув мое тело, легкое и сбалансированное, пока мои руки резкими ударами продолжали бой. Я мог лишь смотреть на это в изумлении, сцепившись в лихорадочной борьбе за собственный разум, ибо чей-то чужой ум вступил во владение моим телом и защищал его от всего, что делал Ледяной островитянин. Я смутно осознавал длинную, призрачную кисть, наложенную на мои собственные, загрубевшие от работы пальцы, когда она обвилась вокруг рукояти меча, огромный голубой камень кольца-печати сверкал на солнце. Мой ум спотыкался на шаг-другой позади тела, борясь с цепкими руками магии, пытающейся утащить меня в черноту. Чьи-то чужие эмоции бежали по моим венам, делая жесткими сухожилия, управляя каждым моим движением. Я чувствовал пыл, решимость, юношескую энергию, а больше всего – непримиримую ненависть к моему противнику и всему его роду, но я был как-то отделен от этого, словно потерялся в горячечном бреду.