Книга Люди полной луны - Александр Экштейн

— Алла Юрьевна, бросьте переводить продукты, вот посмотрите. — Савоев протянул ей брачное свидетельств, паспорт и фотографию семьи Абрамкина вместе с самим Абрамкиным в центре, которые он, неизвестно зачем таскающий с собой и брачное свидетельство, хранил в сейфе управления. — Он морально неустойчивый. Мы его после выписки привлечем к дисциплинарной ответственности за разврат.

— Какой разврат, с кем? — удивилась Алла Юрьевна, с умирающей в глазах надеждой глядя на фотографию, где Абрамкин, обнимая необъятных размеров супругу, стоял в окружении своих детей, четырех мальчиков и двух девочек. — С кем разврат, Савоев?

— Не с вами, конечно же, — успокоил ее Савоев, с интересом разглядывая аппетитную во многих местах фигуру Аллы Юрьевны, — честное слово.

Алла Юрьевна бросила на Савоева заинтересованный взгляд, аккуратно сложила пакеты с продуктами на заднее сиденье «тойоты» и смущенно обратилась к оперативнику:

— А ведь со мной, Слава, заниматься развратом даже очень интересно. — Она села в автомобиль, включила зажигание и, прежде чем тронуться, предложила Славе: — Заходи ко мне в ателье, я с тебя мерку сниму.

— Что ты? — подошел к Савоеву Степа. — У тебя вид кастрированного плейбоя.

Сообщив Хромову в Москву, что он еще задержится в Таганроге для «выяснения некоторых странных обстоятельств, напрямую касающихся Москвы», Саша Стариков еще толком не понимал суть и форму этих обстоятельств, но чувствовал их едва уловимую неординарность.

— Как ты думаешь, что за тайна спрятана в этом взлохмаченном южнорусском городе? — спрашивал Саша у Пуаро, запуская пальцы в его густую шерсть.

Все дело было в Клунсе. Саша внимательно осмотрел квартиру Клунса, старинные предметы неизвестного культа, похищенные из нее и изъятые во время обысков в доме Италии и Комбата. Допросы членов воровской группы шниферов принесли мало информации по этому поводу…

— Он попросил отдать ему эту штуковину, — рассказывал Саше Старикову один из подследственных воров по кличке Паскуда, — и тогда обещал отказаться от доли. Комбат ему еще говорил, ты дурной китаеза, бери эту штуку и долю получай, нам эти свитки до лампочки, даже если они миллионы стоят. Мы их продать не сможем, низко летаем. Но узкоглазый только эту штуковину взял и все, больше его не видели, ну да это его дело.

Паскуда курил сигареты и чувствовал себя вполне хорошо в кабинете оперативников, где, кроме Саши Старикова, был еще и Степа Басенок, не вмешивающийся в ход допроса. Он сидел за своим столом и заполнял бумаги, писал отчеты, то есть нес самое тяжкое бремя оперативной работы.

— Да объясни ты толком, что это за штуковина. И что в ней хотя бы приблизительно находилось?

— Круглый стаканчик, из бронзы, по-моему, — охотно делился знанием Паскуда. — Сверху закручивался крышкой, внутри какие-то плотные листы, свитки, одним словом, фигня. Я спросил у китаезы, что это такое, а он говорит: «Некрономник», короче, фигня на постном масле…

«Некрономник» — книга мертвых. При упоминании об этой книге вздрагивают бледные демиурги и становятся тоскливыми глаза «спустившихся с неба» элохимов, бледнеют лица священников, посвященных в тайные знания вечного движения, усмехаются тибетские отшельники и впадают в транс шаманы тувинского племени эглс, еще тысячи лет назад покинувшие Туву и осевшие в непроходимых дебрях амазонских джунглей. В свитках «Некрономника» было нечто, ставившее под сомнение все, включая клио-вселенные, откуда пришли демиурги, создатели Ада, и высшее знание элохимов, опустившихся на землю из пространственно-глубинной, собирательно-планетарной облачности, которую они называли гортанно-мягким именем «Рааай». «Некрономник» нес в себе закодированное имя создателя начала бесконечности. Но даже не это напрягало и смущало нелюдь и нежить Земли, а то, что «Некрономник» предназначался не хозяевам, а рабам-людям. На заглавном свитке «Некрономника» была начертана штриховой письменностью истина: «Познавший суть мертвого с ужасом взирает на живущего».

…Саша Стариков ничего этого не знал, да и не хотел знать. Он хотел лишь поймать преступника, вешающего людей, и отправить его в тюрьму, по возможности навсегда. Узнав об убийстве Хонды, он сразу же подумал, что его убийца и убийца Клунса — одно и то же лицо.

Пока Саша Стариков пытался выяснить, почему агент ФСБ и вьетнамский авторитет Хонда оказался в Таганроге в роли квартирного вора, интересующегося культовым антиквариатом в виде свитков некоего «Некрономника», полковник Хромов, в свою очередь, пытался выяснить по телефону у Самсонова следующее:

— Как там дела у вашего городского прокурора?

— Миронова, что ли? — удивленно переспросил у него Самсонов.

— Да, — удивился удивлению Самсонова Хромов. — Он хороший парень.

— Ладно, — неожиданно воодушевился Самсонов, — я выясню, позвони попозже, Леонид Максимович. А сам почему ему не позвонишь?

— Уже четыре раза звонил, но его то дома нет, на работу ушел, то на работе нет, еще из дома не вышел.

— Понятно, — усмехнулся Самсонов и добавил: — Он у нас такой, встретишь один раз на улице, и потом всю жизнь по ночам сниться будет.

— Миронов, что ли? — пришла очередь удивляться полковнику Хромову, но, вспомнив Миронова, идущего под московским апрельским снегом в шортах, он согласился с коллегой: — Да, конечно. Яркая личность.

— Ходячая фотовспышка, — рассмеялся Самсонов и ни к селу ни городу пояснил: — В смысле фотографироваться любит. — И тут же без всякого перехода спросил: — Ну и что вы думаете насчет Хонды? Ваш человек по-прежнему у нас что-то обнаружить пытается.

— Где он, кстати? — живо заинтересовался Хромов. — И как он вам?

— Хороший парень, копия моих разгильдяев. Они уже сдружились и сейчас гуляют с Пуаро, в смысле с собакой, ушами груши околачивают.

— Понятно, — расхохотался Хромов. — Работает, ну и добро. Значит, узнаешь, Иосифович, как дела у фотовспышки?

— Хорошо, — согласился Самсонов, — узнаю. А как там мой парень?

— Молодец, парень талантливый, — похвалил Игоря Хромов. — Я его у себя оставлю.

— Ну уж нет, — возмутился Самсонов. — Я тогда с тобой разговаривать не буду и руки на банкете каком-нибудь не подам демонстративно.

— Шучу.

— Да я знаю.

С некоторых пор город и управляющее им начальство обратили внимание на то, что в Миронове появились признаки какой-то одержимости, напоминающей осатанелость. Он стал жестким, несговорчивым и неприятно честолюбивым, то есть говнистым. Миронов вдруг начал следовать букве закона настолько, что даже перестал брать взятки, что до глубины души возмутило всех, даже областного прокурора, который поспешил отписать в Генеральную прокуратуру представление о «бескомпромиссной работе прокурора города Таганрога Миронова С. А. на ниве закона» и о том, что «служение закону вызвало ряд угроз в адрес нашего коллеги, и областная прокуратура всерьез опасается за его. жизнь». В Генпрокуратуре, ознакомившись с этим представлением, стали чесать затылки, ибо понимали, что есть всего два способа официально избавиться от неугодного чиновника — смешать его с грязью или протолкнуть на удаленное от занимаемой должности повышение.