Книга В доме веселья - Эдит Уортон

Она справится — да, она справится с этим, но что от нее останется назавтра? Перспектива исчезла, подмяв под себя завтра, а на его останках возникло послезавтра — дни роились вокруг нее визжащей толпой. Надо остановить их, заставить умолкнуть хоть на несколько часов, ей нужно немедленно окунуться в забвение. Лили протянула руку и отмерила успокоительных капель в стакан, но при этом она знала, что они бессильны против сверхъестественной ясности ее мозга. Она давно уже увеличила дозу до предела, но сегодня чувствовала, что должна добавить еще. Лили знала, что немного рискует, помня предупреждения аптекаря. Можно уснуть и больше не проснуться. Но, в конце концов, это же один случай из ста: действие лекарства непредсказуемо, да и несколько лишних капелек к обычной дозе, вероятнее всего, лишь добудут ей отдых, в котором она так отчаянно нуждается…

Правду сказать, Лили не слишком раздумывала: физическая жажда сна была ее единственным стойким ощущением. Сознание сжималось от вспышек мысли, как зрачки инстинктивно сужаются при вспышках света, — темнота, ей нужна была только темнота, во что бы то ни стало, любой ценой. Лили села на постели и залпом выпила содержимое стакана, а потом задула свечу и легла.

Она лежала тихо-тихо, ожидая, когда снотворное начнет действовать и придет чувственное наслаждение. Лили заранее знала, какой облик оно примет: постепенно утихнет внутренняя дрожь, мягко нахлынет покорность, словно невидимая рука сотворит над ней магические пассы во тьме. В этой медлительности и нерешительности было особенное очарование: как восхитительно наклониться и заглянуть вниз, в темную пучину бессознательности. Казалось, что сегодня лекарство действует еще медленнее, чем всегда: каждый мятежный всплеск нужно успокоить по очереди, и прошло время, прежде чем Лили почувствовала, как нервы впадают в прострацию, словно часовые, засыпающие на своих постах. Но постепенно ее охватила полная покорность, и она удивлялась, что это заставило ее так суетиться и беспокоиться. Теперь-то она видела, что не о чем волноваться, к ней возвратилось ее нормальное восприятие жизни. В конце концов, что такое завтра? Ей хватит сил, чтобы прожить и его. Лили никак не могла вспомнить, чем так пугал ее завтрашний день, но это ее уже не беспокоило. Несчастья позади, теперь она счастлива, прежде ей было одиноко, а теперь одиночества и след простыл.

Лили шевельнулась, повернулась на бок и внезапно поняла, почему она больше не чувствует одиночества. Как ни странно, но оказалось, что дочка Нетти Стразер здесь — лежит у нее на руке: Лили чувствовала тяжесть ее головки у себя на плече. Непонятно, как она здесь оказалась, но Лили не удивлялась, она чувствовала только нежные, пронзительные токи тепла и радости. Лили устроилась поудобнее, обняла пушистую детскую головку и затаила дыхание, чтобы ни один звук не потревожил спящее дитя.

Вот так она лежала и думала о том, что должна кое-что сказать Селдену, одно слово, которое вдруг нашлось, и с ним все станет ясно между ними. Лили попыталась повторить это слово, смутно светившееся на дальнем краю сознания, она боялась его забыть, когда проснется. Надо только не забыть его, и как только она скажет это слово Селдену, все сразу станет хорошо.

Медленно мысленные очертания слова меркли, Лили обволакивал сон. Она слабо воспротивилась ему, нельзя спать, нужно же следить за ребенком, но и это чувство постепенно растворилось в неопределенном ощущении сонного покоя, сквозь который внезапно мрачная вспышка одиночества и муки пробила себе путь.

Лили дернулась, окоченевшая, дрожа от ужаса, на миг ей показалось, что она потеряла ребенка. Но нет, она ошиблась, легкая тяжесть его тельца все еще с ней. И снова ее окутало тепло, она отдалась ему, погрузилась в него и уснула.

Глава 14

А следующее утро выдалось погожим и ясным, воздух обещал скорое лето. Косые солнечные лучи радостно сквозили вдоль по улице, на которой жила Лили, скрадывая проплешины и волдыри на облупленном фасаде, золотили облезлые перила на крыльце и торжествующе выбивали радужные отсветы из потемневшего оконного стекла.

Когда день так созвучен с внутренним настроением, его дыхание опьяняет, и Селден, спеша по улице, исполненной скудных утренних надежд, чувствовал юношеский трепет, предвещающий приключение. Он отчалил от привычных берегов и пустился в одиночное плаванье по морю эмоций, которого нет ни на одной карте. Все его прошлые идеалы и вкусы остались позади, корабль лег на новый курс, ведомый новыми звездами.

И теперь этот курс вел Селдена прямиком к пансиону, где жила мисс Барт, но обшарпанное крыльцо пансиона внезапно превратилось в порог, за которым таилось неизведанное. Подходя к зданию, Селден вгляделся в вереницу окон, по-мальчишески гадая, которое из них — ее окно. Было девять часов, и дом, населенный рабочими, уже проснулся и открылся улице. Позднее Селден припомнит, что заметил только одно окно с опущенными шторами. Еще он заметил горшок с анютиными глазками на одном из подоконников и сразу решил, что это, должно быть, ее окно: он неизбежно связал с нею этот единственный очажок красоты среди грязи и убожества.

В девять часов было еще рановато для визитов, но Селден давно пренебрег подобными традиционными обрядами. Он знал одно: ему необходимо немедленно увидеть мисс Барт, он нашел то самое слово, которое должен ей сказать, и дело не терпит отлагательства. Как странно, что прежде это слово не находилось, и он позволил Лили уйти от него прошлым вечером, так ничего и не сказав ей. Но какая разница теперь, когда настал новый день? Это слово предназначалось не сумеркам, это было утреннее слово.

Селден стремительно взбежал по ступенькам и нажал кнопку звонка, но даже в его мечтательном состоянии он поразился, как быстро открылась дверь. Изумление его усилилось, когда он увидел, войдя, что дверь ему открыла Герти Фариш, а за ее спиной взволнованно маячили какие-то неразличимые людские силуэты.

— Лоуренс! — странно всхлипнула Герти. — Как ты добрался так быстро? — Она тронула его дрожащей рукой, и сердце его сжалось от этого касания.

Он заметил другие лица и, уже испытывая смутный страх перед своей догадкой, увидел хозяйку пансиона, всей своей грандиозной тушей деловито колыхнувшейся в его сторону, но он отстранил ее упреждающим жестом, а глаза его тем временем механически разглядывали крутые ступени темного орехового дерева, по которым, как он понял, ему предстояло подняться вслед за кузиной.

Голос издали сообщил, что доктор вернется с минуты на минуту и наверху ничего нельзя трогать. Другой голос воскликнул: «Это величайшее милосердие!..» — но тут Селден почувствовал, как Герти мягко взяла его за руку, и они вдвоем отделились от всех и двинулись наверх.

Молча они поднялись на три пролета и прошли по коридору к закрытой двери. Герти открыла ее, и Селден вошел. Сквозь опущенные жалюзи в комнату неудержимыми мягкими струями сочился золотой солнечный свет, и в этом свете Селден увидел узкую кровать у стены, а на кровати — неподвижные руки и спокойное до неузнаваемости лицо слабого подобия мисс Барт.

Нет, это не могла быть настоящая Лили — каждый удар его сердца горячо отрицал это. Настоящая Лили ожила в его сердце всего несколько часов назад — а что делать ему с этим спокойным лицом незнакомки, которое впервые не бледнеет и не краснеет при его появлении?