Книга Министерство мокрых дел - Владимир Гриньков

За постом охраны меня уже поджидал Мартынов. Достаточно было лишь заглянуть ему в глаза, чтобы понять, насколько все серьезно.

– Вы знаете про Бояркова? – спросил я.

– Знаю.

– Он сам сиганул. Но у меня нет ни одного свидетеля.

Мартынов выразительно посмотрел на Полякову. Она была встревожена не на шутку.

– Извините, – сказал ей Мартынов.

Взял меня под локоть и увлек за собой.

– Дела плохи, Женя. Не знаю, что там у вас произошло, но я тебе верю. Жаль, что не верят другие.

Я даже не успел у него уточнить, кто они, эти другие. Они сами обнаружились в следующее мгновение. Подошли трое и скоро надели на меня наручники, я и сообразить ничего не успел.

– Не сметь! – оскалился Мартынов.

Он их знал, кажется. И они его тоже.

– У нас ордер, – сказал один из этой троицы.

Мартынова он явно побаивался, но ордер для него был надежной защитой.

– Причина ареста? – резко спросил Мартынов.

– Гибель Бояркова.

– Допустим. Он-то тут при чем?

Я видел, что Мартынов с лихорадочной поспешностью пытался нащупать тропинку, по которой он надеялся вывести меня на твердую почву, где я буду в безопасности.

– Он был там.

– Не был! – сказал Мартынов. – Не было его!

Все складывалось очень плохо для меня. Еще пять минут назад я и представить себе не мог, насколько плохо. Мартынов пытался меня выцарапать, но сила, которая ему противостояла, была неодолимой.

– Снимите с него наручники! Немедленно! Иначе я ничего хорошего вам не обещаю!

Он просто не успел. Он очень хотел мне помочь и надеялся, что сделает это прежде, чем здесь появятся вот эти трое с ордером на мой арест. Но они были проворны. Кто-то очень хотел видеть меня в наручниках. Я пока не знал – кто.

– Нет ни одного человека, который бы видел его вместе с Боярковым! Потому что рядом с Боярковым его и не было! Он вообще находился в другом месте! – бесновался Мартынов.

Мне показалось – что от сознания собственного бессилия.

Один из этой троицы едва заметно кивнул своим товарищам. Те с готовностью взяли меня под белы рученьки.

– Он все в прокуратуре объяснит, – сказал со скрытой насмешкой тот, что кивал. – Где был прошлой ночью, что делал…

– Он был со мной, – сообщила из-за его спины Полякова.

Немая сцена. Как в «Ревизоре». Помните? Один с таким лицом стоит, другой с этаким, третий и вовсе руки в стороны развел. Один к одному. Со стороны наша компания, наверное, смотрелась что надо.

– Мы встретились вчера вечером, после работы, – сказала Настя. – И на моей машине поехали за город. На природу. Вернулись только утром.

Это она не для них говорила, а для меня.

Она лгала с отчаянностью человека, которому нечего терять. С совершенно каменным выражением лица. С надменностью во взгляде. И нисколько не зарделась.

Я знал, что она лжет. И Мартынов наверняка знал. А вот те трое никак, кажется, не могли понять, как следует относиться к словам Поляковой.

– Я предупреждал вас, ребята! – первым очнулся Мартынов. – Приказы, конечно, надо выполнять. Но иногда все-таки следует прежде думать головой.

Повернулся к Поляковой.

– С нами поедете!

Она была его козырем. Он проигрывал игру, я же видел, он не хотел сдаваться, но если карта так легла, то проигрыш – лишь вопрос времени, тут ничего не попишешь, и вдруг среди своих карт Мартынов обнаружил козырь. В общем-то получалось, что он его из рукава достал, но никто из его соперников этого не понял до поры, а Мартынов тем козырем уже играл. И нисколько не раскаивался в мухлеже. Потому что те, кто играл против, тоже были явно не святые. Игра ответственная. Ставки слишком высоки.

* * *

Мы приехали в прокуратуру. Мартынов не отходил от меня ни на шаг. Здесь же была Настя. Нервно покусывала губы. Впервые в жизни я видел ее такой расстроенной.

– Сюда! – указал направление Мартынов, когда мы вошли в здание прокуратуры.

Он хотел, чтобы все происходило в его кабинете. Игра уже началась, понял я, и стратегически важно определить, на чьем поле она будет проходить. У этой троицы, похоже, имелись четкие инструкции на этот счет, и я должен был попасть не в мартыновский кабинет, а в какой-то другой, но здесь, в стенах прокуратуры, они не чувствовали себя уверенно, потому что Мартынов явно был выше их по рангу, и они очень четко это осознавали. Замялись на мгновение, и тогда Мартынов повторил, добавив голосу еще жесткости:

– Сюда! – и резко указал рукой, где именно я должен находиться.

Подчинились. Двое повели меня в мартыновский кабинет, третий исчез. В дверях кабинета Мартынов пропустил меня и моих конвоиров вперед, сам задержался с Настей в коридоре и даже дверь прикрыл, а когда вошел (без Насти), у него было какое-то умиротворенное выражение лица, как будто он только что узнал нечто такое, что позволяло ему смотреть на будущее с оптимизмом. Он взглянул на меня выразительно, и я понял, что это означает: «Не дрейфь! Дела плохи, но не безнадежны».

Тут в сопровождении моего третьего конвоира пришел человек в прокурорской форме. Я узнал его. Он очень активно взял меня в оборот после памятного налета на банк. У него даже был ордер на мой арест. В тот раз Мартынов, недолго думая, тот ордер порвал. Чувствовал свою силу и не опасался последствий. На этот раз все складывалось иначе. Что-то у них нашлось против меня. Что-то такое, что позволяло им бестрепетно обвинить меня в гибели Бояркова. И поступить так, как в тот раз, Мартынов не мог себе позволить. Так я все происходящее представлял.

– Мы забираем его для допроса, – с порога объявил человек в форме.

Действовал напористо. Победа добывается в атаке.

– Допрашивать будете здесь, – сказал Мартынов. – Я хочу войти в курс дела.

Он и над этим, в форме, тоже главенствовал, похоже, потому что я увидел, как тот замешкался. Не мог запретить Мартынову присутствовать, не по чину это было. И портило в итоге всю игру.

– Садись, – предложил ему Мартынов. – Поговорим.

Его оппонент опустился на стул с явной неохотой. Мартынов сел напротив, их разделял лишь стол, какой-нибудь метр пространства, и они сидели лицом к лицу, неуловимо кого-то мне напоминая.

– Что у тебя на него? – спросил Мартынов.

Тот, в форме, бросил на меня быстрый взгляд, потом выразительно посмотрел на Мартынова. Давал понять, что разговор состоится, но не в моем присутствии. У Мартынова, как оказалось, был иной подход. И он повторил свой вопрос, демонстративно делая вид, что не заметил выразительного взгляда собеседника. Я видел сейчас не того Мартынова, которого знал прежде. Сейчас это был чиновник. Наш, родной, узнаваемый. Тот, что прошел всю карьерную лестницу ступеньку за ступенькой. Его часто били на этом пути и унижали, дерьма он нахлебался сверх всякой меры, и страдания чиновничьей души выплавили все человеческое в нем – остался один чиновник, закаленный, заматерелый, грубоватый, способный хамить, но не способный сострадать, особая каста. Членом которой становятся не по происхождению, а добиваются исключительно длительной беспощадной выучкой, схожей с дрессировкой. Субординация здесь сродни армейской. Я начальник – ты дурак. Оттуда правило, из жизни той самой касты. И оттуда же вот этот мартыновский взгляд, которым он смотрел на собеседника. Тупое упрямство во взгляде и осознание собственной всегдашней правоты. Я начальник, ты – сам знаешь кто. Послужи с мое, сынок. Похлебай…