Книга 47 ронинов - Джоан Виндж

По знаку Оиси сорок семь ронинов преклонили колена. Перед каждым из воинов стоял низкий столик, где лежал кинжал-танто. Самураи, положив свои предсмертные стихотворения на этот столик, поклонились сёгуну и госпоже Асано.

Сорок семь воинов с гордой покорностью готовились отдать свои жизни ради чести своего господина. У них не оставалось иного выхода – ни по законам, установленным сёгуном, ни по законам высшей, божественной справедливости.

Сёгун, наблюдая за ронинами, ощутил внутренний призыв поступить вопреки законам и общественным устоям, сковывающим его свободу. Он понял, что в мире всегда найдутся герои, которые сойдут с предначертанной им стези, хотя избранный ими новый путь неизменно приведет к смерти. Сёгунат Токугавы не сможет выстоять и сохранить власть над обществом, если позволит безнаказанно нарушать закон, пусть даже и несправедливый.

На лицах присутствующих было написано бесконечное уважение к доблести сорока семи приговоренных. Впервые небывалое мужество и доблесть ронинов вкупе с незыблемым чувством справедливости стали проявлением истинного идеала самураев, который сохранится на века.

Смерть ронинов никогда не изгладится из памяти народа. Сёгун взглянул на госпожу Асано и задумался, почему она позволила жителям Ако присутствовать при церемонии сэппуку, какой урок хотела преподать населению провинции. Сёгун одновременно служил символом духа истинных самураев – и олицетворением законов бакуфу. Вместе с ронинами ему суждено предстать перед судом истории…

Оиси подал знак, и сорок семь воинов взяли в руки кинжалы.

– Погодите, – произнес сёгун.

Занесенные клинки замерли в воздухе.

– Оиси Тикара Ёсиканэ!

Тикара недоуменно посмотрел на сёгуна, перевел взгляд на отца и на мать, стоящую в толпе, затем неуверенно встал.

– Ты нарушил мое повеление, – заявил сёгун, обращаясь к Оиси, – но страна не лишится твоих потомков. Твой сын останется в живых и будет служить ей с честью.

Рику ошеломленно поднесла ладонь к губам, сдерживая рыдания.

Тикара, не в силах принять решение, обернулся к Оиси, будто ожидая поддержки отца – или приказа своего господина и предводителя. Отцовская гордость и желание сохранить жизнь сыну боролись с чувством долга военачальника, который признал право шестнадцатилетнего юноши принести клятву на крови.

Внезапно Оиси вспомнил свою последнюю просьбу на могиле князя Асано и понял, что дух его повелителя внял мольбе и отплатил самураю за верную службу.

Оиси кивнул сыну, разрешая ему покинуть своих соратников, и поклонился сёгуну. В глазах Рику блеснули слезы, а перед внутренним взором Оиси возникла благосклонная улыбка его господина.

Тикара в последний раз поклонился отцу и отошел в толпу, к матери, бросившейся ему навстречу. Сердце Мики переполнилось радостью, и девушка печально взглянула на Кая.

Коленопреклоненные воины замерли. Их белоснежные кимоно сливались в одно целое с белизной цветущих вишневых деревьев. Кай по праву находился среди ронинов, которые, став его друзьями и боевыми товарищами, приняли его как равного.

Мика смотрела на безмятежно спокойное лицо Кая, вспоминая мальчишку с лицом небожителя-тэннина. Когда-то она считала, что Кай остался жить в замке, потому что не нашел пути на небеса, и боялась, что однажды он исчезнет из ее жизни.

В глазах Кая отражался облик юной красавицы, которая пела ему колыбельные… с которой он бегал по лесам и полям… которая однажды, украдкой от всех, подарила ему поцелуй…

Кай прикоснулся к листку с предсмертными строками, поднял голову и взглядом дал Мике понять, что это стихотворение написано только для нее.

Оиси отвел взгляд от Мики, которая сидела рядом с сёгуном и пристально смотрела на Кая. Самурай оглядел своих товарищей и кивнул. Ронины, воздев клинки, ждали последнего знака от своего предводителя. Все присутствующие, даже воины сёгуна, почтительно склонили головы.

Кай поднял голову, последний раз вдохнул свежий весенний воздух, поглядел на небо, словно вбирая в себя его вечную красоту… «Есть вещи, ради которых стоит умереть…» – подумал он.

Оиси подал знак, и ронины сомкнули круг.

Ветви сакуры шелестели под ветром, усыпая белоснежными лепестками окровавленную землю, словно отмечая конец и начало вечного круговорота времени. Будущее известно только богам, для которых круг неотличим от спирали нескончаемого цикла перерождения.

Эпилог

Япония, 1702 год

Как и год назад, Мика стояла на мосту над рекой, сжимая в руках листок с предсмертными строками. Ее сердце полнилось глубокой печалью. Прошел всего год с тех пор, как она покинула Ако, не ведая ни своей участи, ни судьбы своих близких. Тогда дух ее отца витал над могилой, скорбя о несправедливой доле, выпавшей провинции Ако.

А теперь она снова одиноко стояла на мосту над бурлящей рекой, словно время повернулось вспять.

Листок с предсмертным стихотворением Кая Мика разворачивала дрожащими руками, словно боясь, что внезапный порыв ветра вырвет бумагу из неверных пальцев и унесет, как унесла судьба Кая, Оиси и остальных смельчаков, которые принесли свои жизни на алтарь справедливого возмездия.

Мика не желала вдумываться в смысл кандзи, а смотрела на строки, упиваясь красотой иероглифов, выведенных четко и тщательно, но с небрежным изяществом, достойным руки небожителя. Наконец она заставила себя вчитаться в прощальные слова Кая, которые предназначались для нее одной.

За гранью смерти,

Там, где чисты небеса

И реки светлы,

Помни всегда обо мне,

И я тебя разыщу.

Под этими строками стояла подпись… однако это было не то имя, которое Мика некогда дала найденышу. Следуя самурайской традиции, Кай перед кончиной принял новое имя – так будут звать его душу после смерти.

– Кайдзэн… – удивленно прошептала Мика.

Говорили, что нельзя тревожить душу усопшего, называя его именем, данным при жизни… Иероглиф «кай» в новом имени означал не «море», а «изменение», но звучал по-прежнему, а само имя Кайдзэн значило «непрерывное совершенствование» и служило напоминанием об изменчивости жизни и обещанием будущего…

«Он неспроста выбрал это имя», – подумала Мика, и глаза ее наполнились слезами.

Она перечла драгоценные строки, прижала листок к груди и взглянула в высокое синее небо, черпая там умиротворение. Она не нарушит свою клятву Каю, не потревожит его покой.

Аккуратно сложив листок, Мика вложила его за пояс кимоно, к самому сердцу. Хотя Кай покинул этот мир, никто на свете не сможет отнять у нее частичку его души, слившуюся с ее душой. Ветер утих, волны на реке улеглись, и в гладком зеркале воды отражалось небо.

Томясь в плену Киры, Мика мечтала о возвращении домой, в Ако, но теперь красоты родного края казались чуждыми и странными – так гладь речных вод скрывает глубокое и опасное течение, неустанно несущееся к морю.