Книга Обстоятельства гибели - Патрисия Корнуэлл

— Мне пока ничего не готовь, — говорит Бентон, снимая пальто. — Всему свой черед. А вот выпью с удовольствием. И что-нибудь покрепче.

Он идет в гостиную. Сок, клацая когтями по голому полу, следует за мной на кухню, потом ступает на ковер. На кухне он жмется к моим ногам. Я открываю шкафчики над мойкой. Куда бы я ни шагнула, пес от меня не отстает и постоянно жмется к ногам. Я достаю из шкафчика стаканы, из холодильника лед. Беру бутылку превосходного виски, «Гленморанджи» двадцатипятилетней выдержки, рождественский подарок Джейми Бергер. Разливаю виски по стаканам, а сердце сжимается от боли. Я думаю о том, что Люси и Бергер расстались, вспоминаю о давно умерших людях; о том, что Филдинг сделал со своей женой, и о том, что теперь он мертв. Он все время медленно убивал себя, а потом кто-то довершил это дело за него — приставил дуло «глока» к левому уху и спустил курок. Скорее всего, он стоял тогда возле аппарата криогенной заморозки, где хранил добытую тайком сперму, которую продавал потом женам, матерям и любовницам тех мужчин, что умерли молодыми.

Кто же был тот, кому Филдинг доверял настолько, что разрешил зайти в свой подвал, с кем поделился своей тайной и, возможно, всем, что имел, и кого впустил в свой дом? Я вспоминаю, что говорил его прежний начальник в Чикаго. Что рад переезду Джека в Массачусетс, потому что там он будет ближе к семье. Правда, при этом он не имел в виду Люси, Марино и меня, никого из нас, ни даже его жену и двоих детей. У меня возникает ощущение, что шеф имел в виду того, о чьем существовании я до этого не знала. Не будь я такой эгоисткой, возможно, поняла бы раньше.

Это вполне в моем духе — придавать такое значение жизни Филдинга, а ведь он вообще не думал обо мне, когда говорил своему бывшему шефу о своей семье. По всей видимости, Филдинг имел в виду дочь от той женщины, с которой у него впервые был секс, терапевта с ранчо неподалеку от Атланты. Она родила ему дочь, которую он бросил точно так же, как много лет спустя бросили и его самого. Девочка была с отягощенной наследственностью, которая, по словам Бентона, непременно приведет ее в тюрьму, если она не умрет раньше. В прошлом году она приехала сюда из Беркли, а Филдинг вернулся в наши края из Чикаго.

— Тысяча девятьсот семьдесят восьмой, — произношу я и отправляюсь в темную и уютную гостиную со встроенными книжными шкафами. Свет выключен, лишь в камине горит огонь. Когда Бентон ворошит угли кочергой, вверх взлетают искры. — Она того же возраста, что и Люси. А ей сейчас тридцать один.

Я протягаю мужу стакан с доброй порцией виски и кубиками льда. В свете камина цвет виски обретает цвет меди.

— Думаешь, это она? Дона Кинкейд — биологическая дочь Филдинга? Я думаю, что да. Надеюсь, ты этого не знал.

— Клянусь, не знал. Если это действительно так.

— А ты не думал о Доне Кинкейд? О ребенке, которого Филдингу родила женщина, которая сейчас в тюрьме.

— Нет. Не забывай, Кей, времени прошло всего ничего. — Мы садимся рядышком на диван, после чего Сок устраивается у меня на коленях. — До прошлой недели на Филдинга никто не обращал внимания. По крайней мере, никто не замечал за ним ничего криминального, ничего, связанного с насилием. Да, мне следовало взять на себя хлопоты по поиску приемного ребенка, — говорит Бентон, и в его голосе слышится недовольство самим собой. — Знаю, что рано или поздно я все равно занялся бы этим, но тогда это дело не казалось мне настолько важным.

— Я знаю и не хочу тебя ни в чем обвинять. Тебе незачем оправдываться.

— Изучая архивы, я выяснил, что ребенка, девочку, отдали на удочерение, несмотря на то что ее мать впервые оказалась в тюрьме. Этим занималось Агентство по усыновлению детей в Атланте. Видимо, как и все все приемные дети, она, повзрослев, решила выяснить, кто ее биологические родители.

— Для такой умной девушки это было нетрудно.

— Господи! — Бентон делает глоток виски. — Таким вещам чаще всего не придают слишком большого значения. Всегда кажется, что с этим можно подождать.

— Знаю. Так и есть. На этой детали обычно не акцентируют внимания.

Мы сидим на диване, глядя на огонь в камине. Сок по-прежнему лежит у меня на коленях. Похоже, пес уже привязался ко мне. Не выпускает меня из вида, постоянно прикасается ко мне, чтобы убедиться, что я никуда не исчезла и он снова не останется один в заброшенном доме, где происходят ужасные вещи.

— Думаю, весьма высока вероятность того, что анализ ДНК расскажет нам кое-что о Доне Кинкейд, — продолжает Бентон ровным, спокойным голосом. — Жаль, что мы не узнали этого раньше, но ведь тогда просто не было причин обращать на это внимание.

— Ну что ты заладил одно и то же. С какой стати ты стал бы этим заниматься? Кто мог знать, что с нашим делом следует увязать факт удочерения девочки в подростковом возрасте?

— Пожалуй, ты права. Я знал, что он писал Кэтлин Лоулер, отправлял ей письма по электронной почте, но в этом нет ничего криминального и подозрительного. В них ни разу не упоминалась особа по имени Дона, лишь их общий интерес. Я вспоминаю фразу об их общем интересе. Подумал, что он, черт его побери, имел в виду какое-то преступление, может быть старое преступление, и то, как оно изменило их, — грустно говорит Бентон, пытаясь во всем разобраться и рассуждая вслух. — Теперь мне приходится задаваться вопросом о том, был ли общим интересом их ребенок, может быть, та же самая Дона Кинкейд? Печально, что Джек так и не смог перевернуть эту страницу своей жизни, что сохранил связь с Кэтлин Лоулер, что она не порвала с ним. А теперь вот дочь, которая унаследовала от него ум и все черты характера, как лучшие, так и худшие. И лишь одному дьяволу известно, где может находиться эта девица, которая никогда не жила с отцом и которая до своего совершеннолетия, по всей видимости, даже не знала о его существовании. Безусловно, с нашей стороны это всего лишь предположения.

— Не совсем. Это что-то вроде аутопсии. В большинстве своем показывает то, что ты уже знаешь.

— Боюсь, что и мы могли бы знать. Могли бы. И в итоге — вот такой ужас… Знаешь, все эти разговоры о дурном семени и отцовских грехах…

— Правильнее было бы сказать, что в данном случае речь идет о материнских грехах.

— А ведь надо было только сделать несколько звонков, — говорит Бентон, отпивая из стакана, и садится перед камином.

Его взгляд прикован к огню. Он сердится на себя. Ему неприятна сама мысль о том, что он мог что-то упустить. Считает, что прежде всего нужно было искать младенца, которого больше тридцати лет назад родила заключенная в тюрьме женщина. А я считаю, что ему не следует винить себя. Откуда ему было знать, что эта история впоследствии может иметь какое-то значение?

— Джек никогда не говорил мне о Доне Кинкейд или о брошенной дочери, абсолютно ничего такого. Я даже представления об этом не имела. — От виски становится тепло, и я продолжаю поглаживать Сока, чувствуя под рукой ребра и испытывая грусть, которая поселилась во мне и не желает покидать. — Я серьезно сомневаюсь в том, что она когда-либо жила с ним, разве только совсем недавно. Во всяком случае, не в Ричмонде, это абсолютно исключено. Не похоже, чтобы его жены позволили дочери, родившейся в результате этой преступной связи, стать частью их жизни, если предположить, что они о ней знали. По всей вероятности, он ничего не рассказывал им, разве что ссылался на трудности с делами, связанными с мертвыми детьми. Если, конечно, он вообще что-то рассказывал своим женщинам.